Михаил Садовский - Под часами

Через несколько дней вечером Автора позвал к телефону незнакомый Татьяне голос -- она знала всех его приятелей и редакторов, потому что всегда первая подходила к телефону, чтобы уберечь его от ненужных разговоров..

- Кто? -- Спросил ее Автор.

- Незнакомый какой-то... - ответила она

- Может, не брать?

- Ну?.. я же сказала: "сейчас"...

- Да? -- Ответил он в трубку... голос казался очень знакомым, но никак не связывался с обликом и фамилией... -- Чашников? Сережа? Боже мой, какими судьбами? Ну, я не знаю... как проездом? В другом городе... боже, когда же разговоры станут телефонными, письма приватными, а личности... да...

- Кто это? -- Поинтересовалась Татьяна, когда он положил трубку, хотя это было против ее правил...

- С нами учился в школе, в параллельном классе... просит с ним встретиться... он проездом... работает в другом городе...

На следующий день после возвращения Автора разговор продолжился, будто и не было перерыва...

- И что предлагает?

- Знаешь.... -- Автор покосился на телефон, вытащил из розетки вилку и сказал, понизив голос, - Просит разрешения напечатать стихи...

- Сукина?

- Ну, не мои же?!

- Не знаю... может, твои... видишь, их тебе припишут... не найдут автора, и очень просто... тебе припишут...

- Это твои фантазии... а что делать?

- Как ты можешь решать за другого?

- А как его спросить? Никто ведь не знает, что я его знаю...

- А где напечатать?

- Вот с этого и начинать надо... у этих физиков свои каналы...

он в каком-то городе работает без имени, без названия... город трицать пять...

да это я выдумал, я не знаю номера... он не сказал... за границей издать... он сказал, что здесь бесполезно пытаться... и так далее...

- Милый, - Татьяна подошла к нему вплотную и положила на шею ладонь пониже затылка, - Милый, - повторила она и поцеловала его, - не лезь... не твоя это дорога... Шутом родиться надо... пиши стихи, пиши песни, пиши пьесы, пиши романы... другие их опубликуют -- ты не умеешь... а я прокормлю тебя... а пойдешь со своими физиками... писать перестанешь...

- Почему? -- Удивился Автор...

- Бороться будешь... -- Татьяна внимательно посмотрела, как бы выясняя, понял ли он, о чем она говорит... и отошла к своему столу. Ситуация, действительно, была непонятная. Стихи -- чужие, кто автор -- неизвестно, у кого спрашивать разрешения -- непонятно... а поскольку притащил стихи, вроде бы, он, Автор... стоп, стоп, стоп -- вот тут и подмена... стихи пришли во многие редакции сами, т. е. по почте. Обратного адреса нет. Почему же к нему обращаются с вопросами и просьбами. Пусть идут по всем редакциям и спрашивают разрешения...

или пусть не спрашивают никого и делают, что хотят... А хочет ли Сукин? -- Задавал он себе вопрос, и ответить не мог... и опять же не знал, как найти этого Сукина, у которого был дома, но который переехал, и наверняка, так, что никто не знает... он же сказал, что разведчик... и женщина с ним... исчезли... теперь круг начинается с начала... где оно, начало...

Он очень хотел, чтобы стихи опубликовали. Но ситуация поворачивалась так, что...

холодок, как от неожиданных брызг на голую спину, пробирал его... становилось страшно... в книгах только он читал об этом и не верил, что какую бы то ни было власть можно побороть, переубедить... нельзя переубедить дерево... можно спилить, можно обойти, можно прятаться в его тени... переубедить -- это даже не подходит к дереву. Что значит переубедить?.. что значит одолеть? Как можно одолеть дерево?.. и кто его свалит... при таких корнях, которое устояло под такими ветрами... которое так трясло, что листья здоровые, не осенние, с него сыпались...

Вот это пьеса!... вот, о чем писать надо... не надо -- возражал, кто-то внутри...

твой Шут прятался за легенду... твой поэт прячется за псевдоним... сука, которая Пал Силыча настрополила, прячется за него... он в разговоре с ним, Автором, прячется за дружбу... этот Сережа прячется за какую-то физику, их город -- за номер... не жизнь, а сплошные прятки... потом один чиновник, который прячется за дерево, даст команду, найдут Сукина... и все, игравшие в прятки, сразу выручатся... а он в дураках останется... то есть ему водить придется -- всегда нужен козел отпущения...

- Ты совсем не об этом подумай, - как-то не поднимая головы от работы, сказала ему Татьяна... -- он молчал. Тогда она продолжила... -- может быть, через несколько времени тебе самому придется думать, как свои рукописи...

уберечь... или в надежное место переправить...

- Не понял, - встрепенулся Автор

- Петя, скажи дяде ку-ка-ре-ку! -- Татьяна подняла куклу со стола и двинула ее вверх. Петух сидел на жерди высоко над ними и тряс роскошным гребешком...

Доверие

Соломон доживал свой век одиноко. Еще пять лет назад на него имели виды некоторые женщины - старожилы поселка. Так уж устроена жизнь, что труднее всего в ней переносится одиночество. У него даже кошки не было. Он не хотел больше никого в жизни терять. Он снял со стен все фотографии и спрятал их в отдельный чемоданчик. Туда же засунул оставшиеся письма. Сжег старые газеты. Раздарил книги. Когда с ним заводили разговоры, подбираясь к запретной для него теме, он, предупреждая, как бы невзначай, чтобы никого не обижать потом отказом, со стороны выглядевшим неблагодарностью, вставлял несколько раз, иногда невпопад...

"их дарф нит кейнем... "[5], и люди понимали его. Может быть, вернее сказать, понимали, что он хотел сказать, потому что все равно жизнь брала свое. Вокруг даже пожилые, а иногда и очень пожилые сходились вместе, чтобы вдвоем доживать свой век... доживать, вспоминать... чтобы было кому сказать то, о чем ты думаешь, и чтобы тебя поняли...

Редко кто из молодых, тех, кто входили в разумный возраст после войны, могли понять, как они, еще не старые старики, жили в те страшные годы, когда по ночам пустели квартиры и дома, и нельзя было даже спросить, что случилось... шла многолетняя чистка... как в лесу -- рубили наповал... но на месте порубки опять возникали побеги, они подрастали, тогда вернувшиеся, кому поручено было это важное дело чистки, снова рубили -- опять наповал... получалось хлопотно и нерационально. Они, наконец, догадались и стали рубить уже не только взрослые деревья, но все побеги, ростки -- просто слой снимали со всеми малейшими корешками, чтобы много лет ничего не взошло на этом месте... и, надо сказать, преуспели...

Соломон Шнайдер уцелел чудом. Жизнь же не бывает без чудес... но он не верил в это чудо и все еще ждал... хотя больше по ночам не скользили черные тени полуторок с крытым кузовом. Он ждал... сколько бы лет ни было человеку, он всегда ждет. Одни чего-то добиться, приобрести, другие от чего--то избавиться, ну, хоть от болячек... третьи... он был третьим... он не хотел ни приобрести, ни избавиться... мечтал! Если бы ему сказали, что, как только его мечта осуществится, он тут же умрет, он бы упал на колени, закачался взад вперед, как тысячи лет делали его предки, и стал бы молиться: "Готеню, фар фос ду бист гегебн мир дос глик, Готеню! Их кен гибн дих нор майн лебен, ефшер ду дарфст...