Михаил Садовский - Под часами

- Сейчас, - заговорил Сукин. Он положил ладони на колени, наклонил голову, замер на мгновение и вдруг качнулся вперед и гнусавым приглушенным голосом забормотал, но отчетливо и ясно, так, что было слышно каждый звук непонятного гортанного наречия...

"Син Шалом това увраха хен вахесея венахамин аленю ве ал кол Исроел амеха. Ба ре хей ню авеню кулану ке эхад бе ор панеха кибеор, панеха натата лану.

Адонай элохейну торат хаим ве ахават хасед устака ураха эрахамим лехаим ве-шалом. Ветов бе элеха леварех эт амеха Исроэл. Бехол эт увехол. Шао пиш ло-меха барух ата Адонай хамварех эт амол Исроэл. Башалом. " [14]

- Что это? -- тихо проговорил Соломон, когда Слава снова замолчал, и навалилась тишина, - это...

- Я больше всех вас еврей! -- сдавленно проговорил Слава...

- Вы? -- Солин криво усмехнулся.

- Да. -- Спокойно ответил Сукин. И не потому, что это записано в моем паспорте, а потому что не отрекаюсь от этого, когда другие... - он замолчал. И все ошарашенно молчали... -- Мне комбат говорил: "Ошибки, Смирнов, исправлять надо! -- Понимаешь? Даже в паспорте... бля... " Он замолчал и удивился сам себе - никогда он так не раскрывался. Почему же сейчас, здесь, перед этими людьми...

вдруг... почему... и что общего у него с этим Солиным... странноватым и, как кажется ему, хитрым Автором и простодушным Соломоном, который, видно, вообще ничего не понял... да и Наташа -- у нее такие круглые испуганные глаза... они никогда не говорили с ней на эту тему. На какую?.. -- Я это с детства помню... и никогда уже не забуду...

Павел Васильевич пришел к Татьяне на премьеру. Его никто не звал. Он узнал об этом случайно за обедом в ресторане, куда заходили на перепутье репетиций, спектаклей, Радио, управления культуры и других мест, посещаемых театральным людом, перекусить, а больше повидать кого-нибудь, окунуться в мир новостей и полезных встреч...

Премьера прошла с шумом. Вообще Павел Васильевич редко бывал в театре кукол и помнил его по спектаклям детства -- то, что приходилось посе-щать позже, выветривалось, а те вот спектакли, грузные и рутинные, почему-то оставались в памяти. Что-то доброе, утреннее исходило от них, а может быть, с годами в душе сложилоась такая легенда и становилась все ярче и дороже на фоне поздних не очень радостных наслоений... было много цветов... все стоя-щие на сцене были уверены, как обычно, что именно благодаря им у спектакля такой успех... но больше всех досталось аплодисментов Татьяне... когда на-звали ее фамилию, и все актеры поклонились ей своими персонажами, сидя-щими у них на руках, зал вспыхнул аплодисментами, и все даже вдруг встали. Татьяна сама не ожидала такого, смутилась несколько и поскорее скрылась в кулисе. Тут ее и перехватил Павел Васильевич.

- Поздравляю сказал он, выступая из полумрака...

- Ты? Здесь? Какими дорогами кривыми занесло тебя?

- Ну, весь город шумит -- еле достал билетик...

- Ага! Ты хоть раз в театр ходил по билетику?

- Полно... уж... действительно, здорово... цветы за мной!

- Они уже благоухают! Чувствую их запах!

- А я твой!

- Так! Павел Васильевич! Прекрати...

- А где твой? Что-то я его не видел в зале...

- Он не ходит на мои премьеры. Слишком переживает. Но это не повод...

может, у тебя здесь новая пассия...

- Как живете? Не вспоминаешь, как говорится, "минувшие дни".

- Вспоминаю. Отчего же... конечно, вспоминаю... а живем хо-рошо... прекрасно даже... а ты?

- Не очень...

- Краем уха слышала... за кулисами каждый шорох -- гром...

- Да. А мог бы на его месте я быть... скажи...

- Скажу... Не мог.

- Почему? Ты ж меня любила... провинился?..

- Знаешь, Паша, ты слишком эпохой пропитан...

- Как это?

- Не живешь, а виноватых ищешь... и все на стороне...

- А он?

- Ну при чем здесь он. Завидуешь что-ли?

- Честно... завидую... чем он лучше меня? В койке? Это врядли!..

- Ты меня поздравить пришел или снова выяснять отношения... по-годи... не перебивай... знаешь, чем он лучше? Он настоящий... погоди, Пал Силыч... я уж тебе к случаю все скажу, потому что сегодня мой день, так выхо-дит.... Он лучше тем, что настоящий...

- А я? -- Все же врезался Павел Васильевич.

- Ты? -- Татьяна склонила голову на бок и обвела его взглядом. -- Мужик -- классный... человек -- современный... честно говоря... - и она усмех-нулась...

- Ну, договаривай!

- Договорю. Режиссер -- так себе... поэтому и начинаешь, как все нормальные люди, с лучшего, а потом... не обижайся, сам напросился: а кон-чить нечем... вот и все...

- Господи! И ты туда же! И что ж вы все сговорились? Настоящий! Чем же он настоящий?

- Писатель.... А всех баб не перепробуешь...

- Ну, ладно. Спасибо за правду.

- А ты не обижайся. И не употребляй этого слова. Сам знаешь, нет его больше в русском языке...

- Господи, какой я был дурак!...

- Умней. Иду, иду... - крикнула она в темноту.

- Подожди... я ведь... умнеть еду...

- Ну...

- Надолго... в ссылку... - Потупился Павел Васильевич

- Не поняла. -- Татьяна сделала шаг обратно.

- В дружественную Болгарию спектакль ставить...

- Вот и прекрасно! Рада за тебя...

- Хотел тебя художником позвать... есть такая возможность...

- Нет, Паша, нет такой возможности... и забудь про это... тебе от-дых нужен...

опять же подумать... сосредоточиться... а я, честно скажу, в этом безвременье захлебнуться боюсь... вот и все... прощай Павел Васильевич...

Он так и остался стоять в кулисе. Монтировщики переругивались и кляли на чем свет стоит помрежа Светку, которая унесла куда-то ключ, мимо пробегали возбужденные актрисы, сменяя вокруг него резкие возбуждающие ароматы, шум переместился в коридор, где сейчас все готовились к "совещанию" -- премьеру отмечали тут же, в репе-тиционном зальчике, в котором уже были накрыты столы... "А... - махнул рукой Пал Силыч, - по-русски: клин клином... кто такая Светочка? Завпост что ли? " -- И он направился на шум голосов...

Странные события происходили вокруг Автора, и он убеждался вдруг, что при своем видимом врастании в эту жизнь по мере взросления, на самом деле, мало что в ней понимает, и эта дикая фраза "писатель должен изучать жизнь", которую приписывали советскому классику, вдруг перестала казаться ему такой нелепой и пошлой. "Что я знаю о душах и мыслях этих людей, с которыми нечаянно столкнулся? Пожалуй, больше всего о том, кого меньше всего видел -всего два раза... но у меня в руках... нет в памяти... его стихи... в памяти? Да если бы не они, и пьесы бы никакой не было -- это все странные совпадения! Странные? А может, я прошел мимо тысячи таких странных совпадений в этой жизни, которая заставляет людей прежде всего заботиться о своей безопасности, т. е. о закрытости и о маске, с которой они живут денно и нощно, часто даже на миг, не снимая ее хоть перед кем, перед близким другом или любимой женщиной... " Настроение у него было скверное. Он досадовал на свою сытость, хотя по-правде сказать, никакой сытости-то и не было... был, наоборот, голод... по общению, работе.... публикациям, выходу на новых людей и новые непривычные замыслы, которые смутно тревожили его постоянно и никак не формулировались, потому что при попытках принять определенные контуры, сразу сталкивались с установленными нормами и возможностями и падали с высоты на землю, разлетаясь на мельчайшие осколочки, так что общее "не подлежало восстановлению", а удар и понесенные нарушения были "несовместимы с жизнью". Ура шаблонам! Он притащился домой совершенно разбитый и не предполагал никакого серьезного разговора, но Татьяна, увидев его и обернувшись через плечо, вдруг так его раскроила словами, что он просто рухнул в кресло: