Степан Злобин - Остров Буян

— Иван, коня поводи. Замучил я его. Не сразу остыл бы, — сказал гонец, словно он давно был знаком с Иванкой.

— Постой-ка, Иван, чем время терять, ты коня не гони, а помалу трусцой съезди к Гавриле да Прохору с вестью. Зови их ко мне, да еще заверни к Леванисову да к Яге, — приказал Томила.

Пока Иванка поехал, Томила с вестником вошли в дом.

Летописец жадно расспрашивал обо всем, и гонец рассказывал ему, как новгородские стрельцы и посадские два дня ходили по избам друг к другу, читая письма Томилы и слушая вести, привезенные Истомой, и как наконец восстали так же, как во Пскове, схватили немца, приехавшего за хлебом, разгромили стояновские лавки и палаты, освободили колодников из острога и заперлись в городе.

— И стрельцы повстали?! — спросил Томила.

— Стрельцы со всем миром, — ответил гонец. — Караулы несут, службу правят, берегут ворота и стены. Во всем по уряду.

— Кто же в городе большим? Что Истома?

— Истома?! Да я нево [205] Нево — разве, неужто (псковск.). тебе не сказал, что поспел воевода его схватить, заковал в железы да разом послал в Москву. Накануне того дни поспел… Припоздали отбить его…

— В Москву?! — Томила весь помрачнел. — Запытают в Москве Истому… Как брат родной, стал мне звонарь… Отколе узнал про него воевода? Кто продал? Дознались?

— Дознались: владыка Макарий прислал письмо Никону-митрополиту, а тот довел воеводе…

— Знать, бешены не все перевешаны, жалит змея не для сытости, а от змеиной лихости!.. — сказал Томила. — Ну, и владыке будет закуска: что заварил, то и выхлебает!.. — погрозил он.

Гаврила, Прохор Коза, Леванисов, Максим Яга один за другим собирались к Томиле, словно на праздник.

По городу неслась весть о восстании Новгорода. Иванка не утерпел, поделился радостью со стрелецким дозором, сказал троим-четверым случайным поздним прохожим, а те по пути стучали в ставни спящих знакомцев. По улицам в ставенных щелях там и здесь засветились огни, разбуженные люди выбегали из домов, собирались в кучки, делясь новостью, в свою очередь стучали к соседям и знакомцам…

Ранние пешеходы потянулись по улицам к Рыбницкой башне, торопясь занять место поближе к дощанам, чтобы лучше слышать и видеть. Посланный Томилой Иванка примчался на площадь еще до полного рассвета, когда церковные колокола едва отзвонили к заутрене. Утренняя заря только что окрасила небо и розовый отсвет чуть озарил город, когда Иванка ударил в сполошный колокол.

Небольшая толпа, собравшаяся на площади, оживилась возгласами, на зов сполоха бежали из улиц новые толпы людей — одни бежали, вскочив ото сна, встрепанные, испуганные, другие — из церквей…

— Пошто звон?!

— Эй, малый, чего сполошишь?! — кричали вокруг, но Иванка, не отвечая, звонил…

В толпе он узнал крендельщицу Хавронью, Михайлу Мошницына, увидел Захарку… Поп Яков вбежал на площадь. Он, видно, бросил обедню, что выбежал вон из церкви, не сняв облачения, едва накинув шубейку, из-под короткого подола которой виднелся парчовый узор епитрахили… Гурьбой вошли с Троицкой улицы все заводилы сполоха. Впереди всех Томила Слепой. И в тот миг, как Иванка бросил веревку колокола, Томила юношеским движеньем взметнулся на чан.

— Слушай, Псков, город великий! — воскликнул Томила.

Он весь преобразился. Кто знал его раньше, тот нынче мог не узнать: задушевный и тихий, всегда словно задумавшийся о чем-то, немножко сутулый, неспешный, Томила Слепой явился сегодня в новом обличье. Властно он поднял руку, требуя тишины, и взволнованная сполохом, крикливая, шумная площадь вмиг замерла.

— Братья, мужи, псковичи, с радостью, с праздником, братцы! Не одни мы отныне — нас два города: с нами Новгород встал! — ясно сказал Томила.

Многоголосый народный клич ответил ему, и сотни шапок взлетели вверх. По церквам звонили колокола, но за криком народа их было не слышно.

Томила Слепой поднял руку, и все снова утихло.

— Есть вести, братцы, пристанут еще города, потрясут бояр и великую рать соберут на неправды… А ныне слушайте, братцы: новогородцы к вам человека прислали из Земской избы.

Ночной вестник вскочил на дощан рядом с Томилой и снял шапку.

— От новогородских всех званий людей псковитянам низкий поклон с любовью! — сказал гонец и поклонился на все четыре стороны. — Да на той любви братской стоять нам во всем заедино!

Толпа закричала тысячеголосо, невнятно, радостно. Каждый свое, но все об одном. Махали шапками, обнимались между собою.

— Стоять заедино! Стоять на бояр и на больших! До смерти стоять! — слышались выкрики.

— Сказывай, как там у вас, что стряслось и на чем стоите!

Томила опять поднял руку, призывая народ к спокойствию, и когда площадь стихла, вестник повел рассказ. Из толпы перебивали его вопросами, и он отвечал всему городу.

Когда все было вкратце рассказано о восстании, Томила снова сам обратился к народу:

— Вот радуетесь вы, господа, да не все ныне рады. А есть, братья, во Пскове святой угодник, о всех горожанах печется. Хочет отдать вас всех палачам на терзанье. Писал в Новгород грамотку к воеводе — на вас призывал стрельцов да дворян. И что, братцы, с ним ныне делать?!

— В прорубь вкинуть! — крикнули из толпы.

— Имя сказывай! Что за угодник?

— Святой угодник — владыка Макарий: войско на вас призывал, челобитчика вашего, звонаря Истому в Новгороде сосватал в каменный теремок, в железны сапожки, да нынче хотел склонять город к повинному челобитью, а земские старосты псковские в мыслях с ним — Подрез да Менщиков.

— Тащить их сюды, на дощан! — крикнули из толпы.

— К расспросу! Как немца спрошали!..

— Айда всем городом за владыкой! — кричали в толпе.

Толпа повалила к церкви Надолбина монастыря, где по случаю престольного праздника и царских именин Макарий служил обедню… Сполошный колокол заливался на Рыбницкой площади, и толпа росла с каждым мгновением.

Народ стоял тесной толпой в улице, на крышах домов, висел на заборах и на деревьях…

Архиепископ не появлялся.

— Небось крестный ход собирает с хоругвями да с крестами, как шел намедни…

— У бога заступы ищет в делах окаянских! — переговаривались в народе.

Наконец пронесся в толпе гул:

— Вышел из церкви. В возок садится. Поехал!.. — передавали из ближних к монастырю рядов.

И многоголосый говор стих, шеи вытянулись, и все поднялись на цыпочки…

Возок архиепископа, запряженный шестеркой вороных, еле двигался через толпу, и никто не решался первым остановить коней. Толпа медленно расступалась при приближении и снова смыкалась уже позади возка. Наиболее дерзкие только стучали в стенку да кидали вдогонку обледенелый навоз с дороги… Чтобы лучше видеть, Иванка вскочил на ближайший забор. Возок уже почти поравнялся с Иванкой, когда на дорогу выбежал невысокий стрелец и схватил коней под уздцы.