Степан Злобин - Остров Буян

— А-а-а! — заорали ребята, и еще несколько снежков попало в голову, спину и плечи Волконскому и дьяку.

— Только донес бы господь до Троицкого дома, а там в соборе схоронимся, — сказал дьяк.

Они шагали теперь насколько возможно быстро, но Троицкий дом был еще далеко впереди.

Ребятишки настигли их и лупили в упор снежками и комками навоза.

— Не обернись, — хотел удержать Волконский, но дьяк уже повернулся и стал отбиваться палкой.

Обрадованные сопротивлением, ребята с визгом кинулись в свалку. Дьяк был обезоружен, и детвора дергала его теперь безнаказанно за полы и за длинные рукава.

— Стой, дьяче, — сказал мужской голос, — идем в Земскую избу.

Волконский оглянулся, и, увидев, что дьяка схватили, подобрал длинные полы, и помчался бегом.

— Братцы, ведите того, — раздались голоса за его спиной, — а мы длинного схватим.

Князь Федор Федорович бежал, тяжело дыша. За ним мчался румяный Федюнька, двенадцатилетний Иванкин брат. Он ловко гвоздил окольничего жесткими снежками по шапке, каждый раз попадая так, что снег сыпался за ворот. Они пробегали мимо свечной лавки, когда из сторожки вышел Иванка.

— Федька, ты куда? — окликнул он брата.

— Князя ловим! — радостно крикнул Федюнька и запустил новый снежок так ловко, что сбил с Волконского шапку. Федюнька подхватил ее и кинул хозяину в голову.

— Имай, имай! — кричала сзади ватага посадских.

Иванка тоже пустился в погоню.

Волконский пробежал мимо архиепископского дома, мимо воеводского двора и вбежал в Троицкий собор. Ребята отстали у паперти, не смея бежать в церковь.

Погоня с шумом ввалилась в собор. Непривычно громко отдавались под просторным куполом пустой церкви простые голоса с обыденными, немолитвенными словами:

— Куды ж он схоронился?

— Ишь заскочил, как мышь в нору!

— Тут он! — крикнул Иванка из алтаря, куда вбежал вслед за князем.

— Тащи его к нам! Всем-то в алтарь негоже! — отозвались из толпы.

— Веду! — крикнул Иванка.

В алтаре послышалась возня, что-то упало, и через миг Иванка вывел окольничего из боковых дверей алтаря за длинную рыжую бороду.

Оба они были встрепаны и тяжело дышали. Лицо Волконского перекосилось от боли и злобы. Нарядная сабля его торчала у Иванки под мышкой. Сходя с амвона, Волконский выронил шапку. Кто-то поднял ее.

— Там грамотка. Грамоту выронил, эй! — окликнули сзади.

Волконский рванулся за грамоткой, но Иванка дернул его покрепче за бороду.

— Тпру, балуй! — прикрикнул он, развеселив окружающих и заставив пленника смириться.

Посадский парнишка поднял бумагу и подал. Иванка, не глядя, сунул ее за кушак.

Большая толпа стрельцов и посадских с копьями, рогатинами и топорами ждала их у паперти.

С Рыбницкой площади уже разносился голос сполошного колокола, собирая народ ко всегороднему сходу.

Когда в Земской избе обыскали Дохтурова, при нем нашли царский указ о том, как следует «смирять псковское мятежное беснование».

— «Дву человек: Томилку Слепого и Гаврилку Демидова казнить смертью, — читал с дощана на всю площадь Томила Слепой, — да четверых воров и пущих заводчиков по дорогам повесить, и тех воров имяны Мишка Мошницын, Никитка Леванисов — мясник да стрельцы Прошка Коза да Максим Яга. А остальных воров по сыску, колько человек доведется, велети в торговые дни бити кнутом нещадно да посадить в тюрьму… А для вычитки того нашего указу собрать на Троицкий двор к архиепископу Макарию дворян и детей боярских, стрелецких и казачьих голов, и казаков, и стрельцов, и земских старост, и посадских лучших и середних».

— А меньших, нас, не звали? — насмешливо крикнули из толпы.

— Меньшие не надобны — одни богаты нужны во советах! — отозвался второй голос.

— Эй, рыжий, сколь человек в тюрьму вкинешь да кнутьем бить станешь? — кричали Волконскому.

Иванка вынул из-за кушака записку, оброненную князем в церкви. В ней не оказалось ничего, кроме имен тех из псковитян, кто стоял поближе к Земской избе.

Народ потребовал читать и эту записку. Ее прочитал вслух с дощана Иванка. Кроме имен, уже названных в царском наказе, был длинный список.

— «…Стрельцы Никита Сорокоум, Муха, Демидка Воинов, два брата-серебряники Макаровы, беглый человек боярина Бориса Ивановича Морозова, портной мастер Степанка, казак Васька Скрябин, звонарев сын Истомин беглый владычный трудник Иванка, Георгиевский с Болота поп Яков, стрелец Иовка Копытков…» — читал Иванка.

Толпа грозила оружием, кричала при каждом имени своих лучших заступников. И только стрельцы да земские выборные охраняли окольничего от яростного гнева толпы.

— Кто тебе дал грамоту с именами? — спросил Гаврила.

— Неведомый человек пришел, дал грамоту да убег, — ответил окольничий.

— Не вракай, сказывай правду! — крикнул ему Захарка. — Сказывай лучше, князь Федор Федорович, кто тебе грамотку дал? Смотри, велит народ под пытку тебя поставить.

Волконский разорвал ворот и вынул золотой крест с груди.

— Вот крест целую: не знал никогда того человека раньше! — воскликнул он. — Не бывал я в вашей городе прежде. Никто мне неведом.

— По письму угадать можно, чья рука, — предложил Иванка.

— Кажи, — сказал Захарка, — я знаю все руки! — и взял у Иванки грамоту. Он долго смотрел на бумажку и вслух заключил: — Пустая затея! Письмо и письмо — на все руки схоже… Хоть на мою — и то! — И как бы для того, чтобы все осмотрели и убедились, он передал грамотку стоявшему у дощана в толпе стрельцу Ульяну Фадееву.

— А что же, может, и ты писал, недаром весь вечер стоял у дома, — серьезно сказал Иванка и тут только сообразил, что почерк казался ему все время знакомым. — Ты писал! — внезапно выкрикнул он.

Но народ принял это за шутку, и все кругом засмеялись. Засмеялся и сам Захарка.

— Уж не ты ли писал? — спросил он Иванку и подмигнул.

Но Иванка был уверен теперь, что почерк не чей иной, а Захаркин. Это были те самые хвостатые буквы, которые Иванка так ненавидел.

— Где грамотка? — крикнул он, подскочив к Ульяну Фадееву.

— Ему, что ли, отдал, — равнодушно кивнул стрелец на соседа.

— А я — тому, — указал тот еще дальше.

Иванка бросился спрашивать дальше, но грамотки не было: она пошла по рукам и пропала в толпе.

— Братцы, грамоту скрали! Захар писал, братцы! Ей-богу, Захар! — закричал Иванка в растерянности и отчаянии.

— Он у тебя лошадь, что ли, с конюшни свел аль невесту отбил? — с насмешкой спросил Фадеев.

— Может, ты сам написал, чтоб за Аленку помститься! — крикнул стрелец Сорокаалтынов.

— Неладно, Ваня, — кротко сказал Захарка, — ино дело наш спор за девицу, ино земски дела. Не путай!

Хлебник поднял руку, прерывая шум и крики.

— Скажи сам, князь, не сей ли к тебе приходил? — спросил он Волконского, указав на Захарку.