Антон Савин - Радуга прощения

Зипунов не отличался хорошей памятью, и я гадал: действительно ли он помнил эту фразу или специально вычитал за минуту до моего прихода?

- Но другой ваш поступок меня удивил!

- Какой?

- Алена... Я осведомлен о вашей роли в этом деле!

Однако, вместо того чтобы в ответ на его грозный вид принять виноватый, я поднял палец кверху и сказал громким победным шепотом:

- Это была жертва...

Зипунов осекся.

- Какая еще... жертва?

- Вы слышали о человеке, который увез ее?

- Жалко, что в тот момент я отсутствовал...

Зипунов напомнил мне в этот момент рассерженного моржа, бьющегося своей клыкастой тушей на льду. Я парировал:

- Не стоит так говорить... Это некоронованный владыка петербургского эзотерического мира, мой бывший учитель. Да, с виду он скромен, как всякий, дерзающий постигать высшее! Теперь он живет в Москве. Вы ведь представляете, что советская власть поставила старую мистику на службу себе, в том числе и на самых верхах?

Зипунов открыл рот, но в то же время подался вперед, выражая агрессию всем своим тяжелым телом. В нем боролись свойства городничего из "Ревизора" и чувства старого пройдохи, который довольно тонко чует всякий обман. Требовалось окончательно склонить чашу весов в нужную сторону.

- Вы помните декрет Совнаркома о даровании староверам и сектантам освобождения от воинской повинности, подписанный в январе девятнадцатого года?

- Как же, помню! - Мина неудовольствия промелькнула на лице Зипунова.

- Верно. Он принес представителям советской власти немало хлопот, но он был справедлив. Эти люди не служили нам с винтовкой в руках, потому что вместо этого они служили по-другому!

- Но почему же сверху так быстро была спущена установка этот декрет игнорировать?

- Потому что и среди этих мистических по своему происхождению элементов затесалось слишком много обывателей, буржуазии... Поэтому решено было сузить круг.

- Теперь понимаю...

- Так что - увы - наши мессы придется временно прекратить.

Зипунов глубоко вздохнул, дернувшись всем телом. Я был очень рад: после того как оформилась моя новая идея, эти карикатурные обряды начали мне основательно надоедать. Конечно, с их помощью я мог бы продолжать наблюдение за психологией нового типа людей-нелюдей, волею истории вышвырнутых на поверхность. Но, хотя я и понимал ценность подобного вида наблюдений, они уже не могли пересилить чувство тоски в моей душе.

- Ну а потом?..

- Потом - продолжим. Найдем нового медиума. Может быть, из столиц пришлют в порядке возмещения. Кстати, если вы окажете некоторую помощь семье Алены... Мне кажется, наверху это произведет довольно благоприятное впечатление.

- Это я вам обещаю!

Зипунов, как мне показалось, вложил в свое высказывание всю твердость, которая была у него приготовлена для разговора со мной.

- А теперь вот что, Богдан Степанович... Мой учитель, великий метафизатор, поручил мне довольно важное дело. И я горд, что оно доверено именно мне и нашему городу.

- Всяческая помощь вам будет оказана.

- Я говорю о Керемете, то есть бандите, которого я арестовал. Когда его должны будут отконвоировать к месту прежнего заключения?

- Завтра.

- Мы должны всячески оттянуть этот момент, а по возможности и вообще оставить этого субъекта у нас.

- Но зачем?

- Прежде чем я оглушил его, я успел увидеть его открытые глаза и понял, что это именно тот человек, который нужен мне для сотворения нового обряда.

- Тоже... жертва?

- Да, именно.

- Но почему же вы просто не можете отдать приказ оставить его у нас, если у ваших есть контакты с высшей властью?

Старое подозрение снова почувствовалось в тоне Зипунова, однако я был начеку.

- Вы понимаете, что еще не все рядовые большевики готовы, к сожалению, узнать внутреннюю суть нового учения. Ведь официально пропагандируется полный материализм... И нужно сказать, что не только рядовые члены, но и иные руководители, особенно уездного и губернского уровня, не способны читать между строк...

Зипунов страдальчески нахмурился.

- Конечно же, речь идет не о вас! Помните, какую телеграмму, - спросил я, понизив голос, - вам прислал Лев Давидович?

Действительно, вскоре после воздвижения бронзового Иуды в город пришла благодарственная телеграмма Троцкого, одобрившая "интересное начинание" энских властей и особенно удачное художественное решение - видимо, Лейбе Бронштейну показали фотографии памятника.

Глаза Зипунова вновь покрылись мечтательной поволокой, и я был отпущен без всяческих подозрений, а также с обещаниями написать письмо в соседний город и добиться, чтобы бывший налетчик теперь числился за нами.

На следующий день я нанес визит в камеру Петра Рафаиловича Керемета. Оказалось, Керемет - это не уголовное прозвище, а вполне законная фамилия. Странно: теперь этот человек отбросил всякую неразговорчивость и даже оживился при виде меня, как при встрече со своим добрым знакомым.

- Да, здорово вы меня тогда по макушке... А правду говорят, что вы из бывших?

- Правда... Приступим. Ты, Петр Рафаилович, родился, судя по материалам дела, в городе Феодосии.

- Истинно так, барин.

Может быть, следовало укоротить его манеру так ко мне обращаться как-никак я был помощником прокурора Советской республики. Но я решил, что ввиду необычной темы предстоящего разговора нам не помешает нотка доверительности.

- Хороший край... Ты был там сыном уважаемого человека, чем же тебя не устраивал этот жребий? - спросил я его со всем возможным дружелюбием.

- Тем же, что и вашего друга, - улыбнулся он мне своими ослепительными зубьями.

Это стало уже слишком далеко заходить.

- Мой друг никого не грабил и не убивал.

- Да, но зато все вы заставляете убивать и грабить других... О, из самых благороднейших, разумеется, побуждений! Чтобы отыскать вдохновения для новой поэзы... О, императоры нероны на почве российской жизни!

- Однако ты порядочно образован... и хамоват.

- Посадили человека в каменную клетку, а хотите от него вежливого обращения! Здесь в камере стенка подтекает, в вашей России осень, сыро, а у нас в Крыму самая прелесть сейчас и есть...

- Почему же ты от этой прелести ушел, бросился в сырую Россию?

- А скучно... Ведь так хочется много жизней прожить, перепробовать! Может, в одной был бы я честным караимом и храм Господень с усердием бы посещал, а в другой ворую вот... Но поскольку не можем мы с вами быть уверенными, что жизней-то много, пришлось в одну все втиснуть...

- Как это?

- А вот так! Я ведь, когда в тюрьме был, не пропадал. Все себе и другим сам делал... Потому что множество чего я умею. Я даже городовым был, недолго, правда, три месяца в Екатеринодаре, уж больно дело постылое и...

Тут мой подопечный прибавил непотребный эпитет, но я не остановил его чувство близости к цели все больше окрыляло меня.