Хана Сенеш - Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть)

17.9.1938

Трудно выразить словами, как уродлив тот период времени, в котором мы живем. Непрерывно нас беспокоит одна и та же проблема: разразится воина или нет? Мобилизации в разных странах не предвещают ничего хорошего. Нет подробностей о переговорах между Чемберленом и Гитлером. Весь мир нервничает. Все люди (я, во всяком случае) устали ждать. Положение {82}меняется ежедневно. Страшно подумать, что действительно вспыхнет воина, но это может случится в один из ближайших дней. Мне очень трудно в это поверить. Я рада, что Джори уже во Франции. Мама тревожится за его благополучие, и это понятно. Черт бы побрал этих немцев в Судетах и всех прочих немцев на свете с их фюрером во главе... Хорошо иногда выругаться. Боже, для чего переворачивать и усложнять весь мир, когда в нем можно было бы так хорошо устроиться, если бы не это. А может, все же, нельзя иначе, ибо дурные страсти владеют человеком с молодости. Габи видит войну совсем в другом свете. Он рассуждает как материалист. Человеческая жизнь и труд поколений для него ничего не значат. Он умеет так хорошо разъяснять и аргументировать свою позицию, что очень трудно ему возражать.

27.9.1938

Прошло десять дней с тех пор, как я писала в последний раз. Положение не изменилось. Ведутся переговоры, Гитлер и Муссолини произносят речи, Чемберлен летает туда и обратно. В газетах - сообщения о мобилизации и опровержения. Уже проводились маневры противовоздушной защиты. Один вопрос висит в воздухе, все тот же старый вопрос: будет ли война или нет? Пока такое впечатление, будто мы сидим на пороховой бочке. Я еще надеюсь, что мир не будет нарушен. Видимо, я все еще не в силах представить себе, что все-таки война будет. {83} Понятно, что первые два новогодних дня Рош-га-шана мы не праздновали в атмосфере душевного покоя, и они не имели обычной окраски. Наше положение как евреев особенно плохое. Кто знает, чем все это кончится. Пойду в синагогу, но не с большим воодушевлением. Тут готовят для молодежи коллективный молебен, но он не сможет возбудить в нас возвышенных чувств. И все же я буду в нем участвовать.

Наш народ.

(Набросок (из литературного наследия Ханы Сенеш), написанный, примерно, в это время.)

Мое внимание привлекло большое сходство между судьбами еврейства и судьбами той части венгерского народа, которая живет на чужбине, за пределами родины, как национальное меньшинство в соседних странах. Тема сюжета - жизнь венгров в Трансильвании, их удручающая война, положение и борьба крошечного венгерского острова в румынском море, волны которого ударяют по его берегам. Автор (Иосеф Ниро, "Мой народ".) рисует образ человека, убегающего от сражения. Он не единственный. Давайте же познакомимся с ним поближе. Перед нами венгерский учитель, который совершенно растерялся. На его долю выпали: тяготы, муки голода, лишения. Он всегда прибит, унижен, и это сломило его дух. Чтобы получить должность в румынской школе, он принимает православие, превращается в румына. Давайте проследим по книге за его {84} трудным жизненным путем, на который он вступил в тот фатальный для него день. Достиг ли он своей цели? Найдет ли он замену потере своего собственного достоинства - моральной основе, которой пожертвовал?

Вначале мы встречаем его в день открытия румынской школы. И он, учитель, не знает, где его место: ни секели (Венгерская этническая группа в Трансильвании.), ни румыны - ни те и ни другие не хотят принять его в свои ряды. Затем он появляется на трапезе после открытия школы и снова повторяется та же история. Разве не было ощущение собственной приниженности? Ведь кроме осуждающих и насмешливых взглядов он ничего не получил.

Но то презрение, которое испытывают к нему его бывшие товарищи, причиняет особенно сильную боль.

И, в конце концов, этот несчастный человек обращается к секелям в просит их сжалиться над ним и принять в свои ряды. И не было на свете более счастливого человека, чем этот учитель, когда он вернулся к своему народу и снова почувствовал себя венгром.

Разве нам не известны подобные образы среди евреев? Все те, что меняют свою веру, свой народ ради должности, ради туманных и несбыточных грез остаются оторванными и от христианской, и от еврейской среды. Ибо в ту минуту, когда человек выходит за рамки своей {85} национальной принадлежности, он теряет под ногами почву. И если даже ему посчастливится подняться и вознестись на разных этапах материального бытия, - у него нет пути в жизни. Его путь ведет к падению, к моральной опустошенности.

29.9.1938

Всеобщее возбуждение в мировой политике достигло апогея. Завтра последний срок для ухода из Судет. Только если чехи согласятся, не вспыхнет война. Трудно поверить в такую возможность. В последнюю минуту встретились Чемберлен, Гитлер, Деладье и Муссолини. Они пытаются "спасти" мир. Я уже начинаю верить в возможность войны.

Во всех концах света - мобилизации, подготовка. Очень возможно, что Джори оставил Францию. Жаль мне его, этого бедного ребенка, который должен сам решить свою судьбу в столь ответственной ситуации. Не исключено, что он приедет домой, а может быть, ему удастся перебраться в Швейцарию. А пока мы находимся в полной неизвестности относительно его благополучия и положения дел. Мама, понятно, очень нервничает. У каждого из нас есть о ком и о чем заботиться.

1.10.1938

Сегодня - "суббота раскаяния". Я должна была идти в синагогу. Вместо этого я сочиняла стихотворение, а теперь попытаюсь немного проанализировать свои поступки. С чего начать? Я {86} знаю, что часто ошибалась в минувшем году (но я не чувствую, что грешила). Я могу перечислить многие ошибки - но только по отношению к Богу, но и по отношению к маме и к самой себе, но я сейчас не в состоянии исповедоваться. Сильно мое желание как можно лучше относиться к маме, с гордостью нести свое еврейство, хорошо успевать в школе. О, если бы я могла верить в Бога и уповать на него всегда! Но есть дни, когда я не верю, и тогда я заставляю себя верить, хотя это не логично. Как хорошо тем, кто верует истово, сильно, всей душой! Но есть много колеблющихся. Чистой веры достигают, по-моему только путем размышлений и колебаний. О, как тяжело писать мне сегодня.

16.10.1938

Как видно, я пишу только в пору бедствий. Я много жаловалась на опасности войны, но не упомянула о совещании четырех держав и о разрядке, которая произошла. Видно, большая радость была преждевременной. Верно, что Гер. мания и Польша добились того, чего хотели, но мы до сих пор не получили нашей земли. Всего-то нам передали два небольших селения. Больше они нам сейчас дать не готовы, и потому в эти дни прервались переговоры между Венгрией и Чехией. Призываются новые контингенты. И другие признаки свидетельствуют, что если не будет мирного урегулирования по этим вопросам, заговорят пушки. Хочу надеяться, что дело до этого не дойдет.