Александр Шамес - Услышать Эмерсона и умереть, или Несколько эпизодов из жизни Израильского Хай-Тека

Жить стало лучше, жить стало веселее. Я днями и ночами пропадал в лаборатории, уже намерено добавляя в свинец теллур в самых разных концентрациях, оставляя неизменными остальные параметры технологии напыления. Выходило по-разному. Были образцы, в которых температура перехода пленки в сверхпроводящее состояние (она же - критическая температура) резко падала ниже 100 градусов по Кельвину. Были образцы, в которых удалось добиться температуры на 100 градусов выше, чем самая высокая критическая температура, известная сегодня мировому научному сообществу. Вот эти-то пленочки и стали основным объектом моего пристального внимания. Еще пару месяцев ушло на точное определение той концентрации теллура, при которой наблюдается наивысшая критическая температура. Следующим шагом был синтез поликристаллической керамики с теллуром. Керамика получилась самая обычная, с относительно низкой температурой перехода. Тогда я снова обратился к пленкам, исследуя зависимость физических свойств от толщины пленки. И обнаружил, что уникальные свойства наблюдаются только на толщинах от 2000 до 3500 ангстрем. Во всех остальных случаях, вне зависимости от концентрации теллура, пленки получались самые обычные. Технологическая часть работы была завершена. Результаты можно было публиковать и получить причитающиеся мне лавры первооткрывателя очень высокотемпературной сверхпроводящей керамики. Уже потом на мои пленочки навалятся тысячи экспериментаторов, которые промеряют на этих образцах все, что только можно промерять. А затем на смену им придут сотни теоретиков, объясняющих почему это происходит именно так, а не никак иначе, и утверждающих, что именно такой феномен они, теоретики, предсказывали еще двадцать лет назад. А мне лично достанется слава первооткрывателя, а также почет и уважение весьма узкого круга специалистов.

Слава, почет, уважение? Да я что, отупел от радости!? Уже завтра мое имя затеряется в толпе соавторов: заведующий лабораторией, пара местных профессоров-теоретиков, руководитель Департамента и даже техник, ремонтирующий наши вакуумные насосы. Так здесь принято и, в случае рядовой работы, ничего плохого в этом нет - современная наука не делается одиночками. Но эти пленки мое Открытие. Мое, персональное. Мой труд, мое упорство, мои аналитические способности. И я хочу превратить это открытие в свой шанс подняться над стандартным олимским существованием. Сделать шаг вперед - и вверх! Ну что мне смогут предложить здесь, в Университете? Продлят мою нищенскую стипендию еще на два года? Так и без того продлят - работаю я неплохо, в соответствии с планом лаборатории. Есть публикации, готовим патент. Примут на постоянную должность в штат Департамента? Как же, разогнался! Для этого нужно чье-то большое желание. А кому именно я тут так сильно нужен? По всем Университетам Израиля бродят сотни хороших физиков (и посильнее меня будут!), готовых продать себя совсем задешево. Так кто же будет двигать конкретно меня? Подозреваю - никто... Решено - открытие я никому не отдам!

И не отдал. Уничтожил лабораторный журнал, стер с диска старенького Макинтоша все записи, графики и технологические карты. Сделал вид, что ничего и не было. Никто не заметил, что произошло нечто экстраординарное. Потекла прежняя рутинная работа. Сопровождаемая непрерывной, лихорадочной мыслительной деятельностью. Что, что, что с этими пленками можно сделать? Как обратить блестящий научный результат в нечто коммерческое, быстро реализуемое и имеющее рыночную пользу и стоимость? Шарики в голове вращались порой столь интенсивно, что, казалось, их скрип был слышен вовне. А может, это я, в сосредоточении сам того не замечая, тихо скрипел зубами?

Для микроэлектроники - процессоров, элементов памяти, транзисторов там всяких - подобные сверхпроводящие пленки были слишком "толстыми". С другой стороны - при толщинах пленки до 3000 ангстрем - большие токи им тоже противопоказаны. Значит - отпадают применения в мощных энергетических цепях и сверхпроводящих магнитах. Что же остается? Остается - применение в электронных устройствах средней мощности и невысокой степени интеграции: сверхбыстрые, сверхнадежные реле в исполнительных устройствах роботов, автомобилей, самолетов и баллистических ракет. Вот это уже пахнет деньгам! И большими деньгами, если с умом такое реле сконструировать, а затем - успешно продать. На том я и решил остановиться. С этого момента ход мыслей принял иное, практическое направление. Как сделать? Ноу-хау, как это принято называть на Западе.

Прежде всего, как не крути, пленки нужно охлаждать. Правда, не до температуры криогенных жидкостей - гелия или азота. Переключатели, работающие при гелиевых температурах, даром никому не нужны. Ведь именно из-за необходимости постоянно держать сверхпроводник в очень холодной жидкости, традиционные сверхпроводники не получили широкого распространения в современной технике. Нет, мои пленки не нужно погружать даже в жидкий азот. Для них нормальная рабочая температура - 220 градусов по Кельвину, что для только для неученого обывателя - жуткий холод - 53 градуса ниже нуля. Но это для обывателя - холод. А в технике при этих температурах живет, к примеру, жидкий фреон-12. Уже лучше - все-таки не азот. Однако, громоздить для каждого переключатель фреоновый холодильник - значит сильно повысить стоимость устройства и, соответственно, сузить круг его применения. Да и надежность понизится - в боеголовку, к примеру, такую штуку уже не запихнешь. Нужна какая-то свежая идея!

Изобретение

Свежая идея пришла в образе рыжеволосой бестии Леонарда. Его фирма заказала в нашей лаборатории работы по контролю проводимости готовых полупроводниковых пластин. Шеф поручил эту почетную обязанность мне. Измерять пластины пришел высокомерного вида мужик из олим, который, прежде чем поздороваться, принялся поучать меня: как правильно нужно включать вольтметр и пользоваться паяльником. На мое любезное предложение оставить образцы и незамедлительно пройти в задницу он, как индюк, раздул зоб, но в задницу не пошел, а гордо присел в уголке, тихо комментируя мои действия себе под нос. Спустя полчаса, убедившись в том, что я делаю все в полном соответствии с его представлениями о правильной работе, он соизволил представиться - доктор Леонард Каушанский из Новосибирска! - и принялся рассказывать мне, какие ничтожества правят фирмой, где он работает, и как целесообразно можно было бы построить работу компании, если воспользоваться его, Леонарда, богатым опытом, почерпнутым в лучших учебных и научных заведениях Советского Союза. Несоответствие комплекса собственной сверхполноценности и занимаемого весьма скромного места под знойным израильским солнцем распирало моего нового знакомого настолько, что он спешил поделиться этой болью с первым же встречным. В тот день (на счастье или на беду?) этим встречным оказался я. Не особенно прислушиваясь, я продолжал делать измерения. За серией бизнес-советов неизвестным мне людям последовали сетования на противных левых, которые прилюдно гнусно целуются с Ясером Арафатом, а также раздают направо и налево священные земли Израилевы. Тут уж я совсем отключился от его разглагольствований и, под негромкое бухтение, продолжил свои грустные размышления на тему "Как съесть рыбку сидя на известном предмете", а именно как дешево охлаждать эти проклятые пленки. Именно в этот момент каким-то краем уха и сознания я уловил, что Леонард уже оставил политику и перешел на описание своих научно-технических успехов на доисторической родине. Оказывается, этот субъект долгие годы посвятил разработке твердотельных полупроводниковых холодильников. И при этом утверждал, что среди закрытых разработок их Новосибирского Института были приборы, охлаждающие почти до криогенных температур. Это было попаданием в десятку! Как раз о чем-то подобном я и грезил, размышляя о практическом применении открытия. Конечно, про элементы Пельтье я когда-то, еще будучи студентом далекого Кишиневского Университета, читал, учил и даже экзамен сдавал. Но и думать не думал, что речь может идти о таком глубоком охлаждении. Затаив дыхание, я вежливо осведомился у Леонарда, может ли он, в принципе, сляпать такой элемент, который способен стабильно поддерживать температуру жидкого азота - 77 градусов по Кельвину - на площади в несколько квадратных сантиметров. Нельзя не признать, что Леонард, при всех его плюсах и минусах, обладает фантастическим чутьем на новые технологические идеи. Он сразу (по моему севшему голосу, что ли?) прочувствовал непраздность заданного вопроса и заговорил четко, по-деловому. Нет, до температуры жидкого азота им опускаться не удавалось никогда. А вот градусов до 200 - удавалось, с легкостью необычайной! И он готов прямо завтра начать производство таких элементов, используя местный негевский песок, пару телефонных проводков и карманную батарейку типа "Крона". Если ему, конечно, воздадут за его труды подобающими деньгами. Так - и случайно и закономерно, как это происходит иногда с единственным и любимым ребенком - был зачат "Крайо-Кон".