Алексей Шорохов - Небо плачет

Может быть, оно было и не совсем так - какая разница! В тот вечер он окончательно решил, что не останется жить в этом городе. А спустя какое-то время они расстались......

* * *

Он закурил и с тоской посмотрел на небо - лить не переставало. Побродив еще немного по перрону, он зашел за станцию и, найдя там сухое место под навесом, сел, дожидаясь поезда. Сидя в ярком неоновом свете одинокого станционного фонаря, он будто впервые увидел - уже как бы ее глазами - свои сапоги с налипшими на них комьями грязи.

Ну что, что он ей скажет! Что последний великий философ ХХ века Мартин Хайдеггер считал эти комья родной земли самым важным в стремительно расползающемся по швам мире? Что эта деревенская кошка, бредущая под дождем, брезгливо и необъяснимо грациозно отряхивая одну за другой лапки, в сто раз красивее и естественнее ее и всех ее подруг по подиуму?

Напрасно, все напрасно. Он уже с неприятным чувством, почти с ужасом подумал о своем бревенчатом доме, подгнивших полах, а главное - о том, что она будет в нем! Прижимаясь к стене, он спиной ощущал сапоги и плащ, захваченные для нее и лежавшие в его рюкзаке. Зачем все это?..

Несмотря на то что поспел он чуть ли не за час до прихода поезда, тот появился неожиданно. Встречавший как-то испуганно, тут же потушил сигарету, но так и не вышел на перрон из-под навеса. Ему стало по-настоящему страшно. Подождав, пока бешено колотившееся сердце немного успокоится, он все-таки выглянул из-за угла - перрон был пуст.

* * *

Пока поезд останавливался, она, точно прилипнув к окну, завороженно смотрела в темноту. В тамбуре было до того накурено, что проводница, не курившая сама, досадливо поморщилась, пробираясь к двери. "Пусти, что ли", сказала она, но пассажирка не пошевельнулась.

- Ты сходить-то думаешь? - уже грозно спросила проводница, надвигаясь, и остановилась - глаза женщины, когда та обернулась, были полны такого страха, такого ужаса, что даже бывалой железнодорожнице стало не по себе, и она попятилась:

- Ты чего, девка?

- Не надо, ничего не надо, - прошептала та.

В полуосвещенном тамбуре вся ее красивость точно сошла - перед проводницей стояла не очень молодая женщина с неестественно ярко, глянцевито навощенными губами, горькой складкой у рта, ресницами, перепачканными дорогой тушью. Она казалась даже жалкой и все время как-то старалась отодвинуться от окна, будто пряталась.

В это время от темного массива станции отделилась широкая тень - фигура в плаще и капюшоне поднялась на перрон, но дальше не двигалась, не искала вагон, просто обозначила свое присутствие в этом вымокшем мире.

- Сколько еще осталось до Воронежа? Я доплачу, сколько нужно, нарушила молчание женщина.

"Да пошла ты со своими деньгами, - хотела ответить проводница, но вместо этого сказала:

- Два с половиной часа. - И отвела глаза, стараясь не смотреть на пассажирку, - ту била нервная дрожь.