Всеволод Крестовский - Деды

– Как нельзя более, государь!

– В таком разе, коли угодно, можешь взять его к себе в личные адъютанты.

И вслед за тем император милостиво отпустил от себя графа. Очередной статс-секретарь отправился в кабинет с докладом, а остальные из присутствовавших, знакомые и незнакомые, обступили Харитонова и кланялись, и рекомендовались, и знакомились, и пожимали руку, и, сияя улыбками, по-видимому, от всей души поздравляли его «с толикими милостьми монарха».

Граф Илия, выйдя из приемной, прежде всего пожелал поклониться праху усопшей императрицы. Один из камер-лакеев [188]почтительно повел его по дворцовым коридорам и залам. Весь двор был в глубоком трауре. Множество лиц, одетых в черное, толпилось и проходило взад и вперед по всем покоям, и только шелест женских шлейфов да легкий звук шагов нарушали глубочайшую тишину, которая царила в громадных залах и галереях. Кавалергардская комната сплошь была обита черным сукном: и потолок, и пол, и стены. Камер-лакей препроводил графа Илию в Малую Троицкую залу, куда 15 ноября торжественно перенесено было тело императрицы, покоившееся дотоле в ее опочивальне, при полном дежурстве фрейлин и придворных кавалеров. Здесь перед глазами Харитонова предстало зрелище, невольно поражавшее каждого своим мрачно-роскошным величием. Посреди залы на возвышенном тронном помосте стояла кровать, богато и пышно драпированная малиновым бархатом, который покрыт был серебряным флёром [189], оторочен золотой бахромой и украшен тяжелыми золотыми кистями. Российский императорский герб, расшитый чернетью [190], шелками, серебром и золотом, блистал в головах этой кровати, а по бокам ее на ниспадающих драпировках красовались вензелевые шифры Екатерины. Вокруг помоста стояло несколько массивных бронзовых канделябров, на которых в вышине сквозь туманные волны ароматного курева трепетно сияли целые клубки огней и заливали своим струящимся светом смертный одр, на котором в особенности резко выделялся строгий и величественный профиль покойницы. Тело императрицы облечено было в русское национальное платье из серебряной парчи, отделанное золотой бахромой и драгоценным кружевом, известным под названием Point d'Espagne. Необычайно длинный и роскошный шлейф этого платья, ниспадая по ступени, изящно и пышно распростерт был до самого аналоя, на котором положен был образ, сверкавший драгоценными каменьями. Малиновый бархат и белый серебристый глазет [191]с золотым позументом драпировали и аналой, и орденские подушки, и подзоры, и тронный помост.

В головах кровати, обвитые черным флёром, сверкали сталью два эспонтона, на которые опирались два гвардейских офицера, капитан и капитан-поручик, поставленные сюда в виде почетной стражи. Вдоль смертного ложа по обе стороны, отступя на несколько шагов, неподвижно, как изваяния, с карабинами на плече, стояли шесть кавалергардов в своих рыцарских доспехах и в шишаках [192], повитых траурным флёром. У обеих дверей этой залы, внутри ее, на часах поставлено было тоже по два кавалергарда, а у ног покойницы в нескольких шагах находились четыре камер-пажа. Шесть почетных дам первых четырех классов, две фрейлины и восемь придворных кавалеров днем и ночью находились на дежурстве при теле императрицы. Духовенство, облаченное в черные бархатные ризы, ежедневно от 9 часов утра до часу дня, а потом от 3 и до 8 вечера совершало при теле церковную службу. Священники, чередуясь друг с другом, читали вместо Псалтири Евангелие, и чтение это производилось непрестанно, днем и ночью, на особом аналое. Лица всех сословий, за исключением одних только крестьян, беспрепятственно были допускаемы к руке покойной императрицы.

Эти волны фимиама и струящийся свет множества восковых свечей, блеск парчи и воинских доспехов, эта тишина, среди которой внятно раздается глухой низкобасовый и монотонный голос читальщика, эта неподвижная стража и множество, одна за другой преклоняющих колена, мужских и женских фигур, которые от контраста огней и черного цвета своих одежд все кажутся бледными и, как тени, тихо двигаясь в тумане ладана, напоминают скорее каких-то призраков, чем людей, наконец, этот величаво-спокойный вид усопшей на возвышении – все это обвеяло душу графа Илии благоговейным трепетом и поразило ее мыслью о таинственном и суровом величии смерти. Он долго стоял в немом созерцании пред недвижным телом той, которую помнил еще во всем увлекательном блеске ее красоты, молодости, характера и силы воли, когда тридцать четыре года тому назад она смело и гордо шла на рисковое предприятие в Петергоф впереди полков императорской гвардии. И восстал пред ним весь контраст ее громкого, славного царствования и своей собственной опальной жизни, но ни чувство горечи, ни чувство упрека не шевельнулись теперь в душе старого графа.

– Прости мне, если я был не прав пред тобой! – прошептали его уста, когда он с земным поклоном повергся у подножия смертного ложа великой женщины и великой императрицы.

Государственные регалии под эскортом кавалергардов были наконец перевезены из Москвы в Петербург и доставлены императору. Сыновнее чувство побуждало Павла Петровича воздать достодолжную почесть смертным останкам его родителя, который тридцать четыре года назад был погребен в склепе Александро-Невской лавры. Местом погребения российских императоров служит обыкновенно Петропавловский собор Санкт-Петербургской крепости, но Петр III положен был в усыпальницах лавры на том основании, что он умер лицом некоронованным, то есть отрекшимся от престола. Настоящую минуту император Павел нашел благопотребною для того, чтобы исправить ошибку его покойной родительницы. Он задумал перенести останки Петра III сначала в Зимний дворец, с тем чтобы похоронить их рядом с гробом Екатерины II в Петропавловском соборе. С этой целью государь самолично с обер-церемониймейстером Петром Степановичем Валуевым составил церемониал перенесения гроба своего родителя во дворец и его вторичного погребения обще с Екатериною II. Собственною рукою намечал он имена высших чиновников, назначенных им к несению императорских регалий. При этом граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский записан был «к императорской короне Петра III». Это было жестоко, но никто не имел возразить что-либо против справедливости возмездия, заключавшегося в той мысли, которая внушила государю дать это поручение именно графу Алексею Орлову. Князь Платон Александрович Зубов был приглашен к участию в совете по случаю перенесения останков Петра III. В это время он жил уже не во дворце, а на Английской набережной, в доме сестры своей, Жеребцовой, и между придворными мало кто интересовался теперь, обретается ли еще в живых его светлость, хотя Зубов все еще продолжал пользоваться должностью и званием генерал-фельдцейхмейстера [193].