Всеволод Крестовский - Деды

Затем поехал Черепов к одной из самых модных портних-француженок, m-me Ксавье, которая недавно еще появилась в Петербурге со своей модной лавкой и мастерской, славясь по столице репутацией богини Разума, так как про нее под сурдинку [210]ходили слухи, будто она в силу своего величественного вида и красоты, но только под другим именем была некогда избрана Робеспьером [211]и членами Комитета общественной безопасности [212]для разыгрывания роли богини Разума и разъезжала по Парижу на торжественной колеснице, принимая подобострастные поклонения и почести со стороны парижской черни. Мастерицы этой m-me Ксавье, «ради пущего спеху», были перевезены для работы даже в квартиру графа Харитонова, а сама m-me Ксавье и кроила, и шила, и примеряла, и источала целые потоки бойкой блестящей болтовни, комплиментов, пикантных намеков и маленьких сплетен из высшего дамского света, который был ей доступен с заднего крыльца в силу ее артистического вкуса и профессии. Наряд, созданный ею для графини Елизаветы Ильиничны, действительно был изящен и великолепен при всем своем траурном характере. Старуха m-me Лантини, древняя знаменитость в качестве великосветской учительницы танцевального искусства, нарочно приезжала несколько дней подряд в графской карете, чтобы преподавать молодой девушке все правила церемониальных реверансов по требованию придворного этикета.

И вот настал наконец день представления императрице.

Граф Харитонов-Трофимьев сел со своей дочерью в парадную карету и поехал во дворец, а старая нянька Федосеевна в то же самое время наняла извозчика и с трепетом в сердце отправилась к Казанской [213], нарочито петь Владычице молебен, чтобы Бог помог ее Лизутке как ни есть наилучше представиться матушке императрице.

Обер-церемониймейстер Валуев ввел графиню Елизавету с отцом в приемную залу на половине государыни.

Через четверть часа в эту залу вошла императрица Мария Федоровна в сопровождении государя, статс-дамы [214]баронессы Ливен [215]и фрейлины [216]Екатерины Ивановны Нелидовой.

Смущенная и бледная, с замиранием сердца, графиня Елизавета отдала свой первый реверанс по всем правилам, удачно усвоенным ею от m-me Лантини.

Императрица милостиво улыбнулась и сделала ей знак приблизиться.

Государь самолично представил своей августейшей супруге графа Илию и его дочь, с которою, впрочем, и сам при этом впервые только познакомился. Императрица сказала обоим несколько милостивых слов и поблагодарила графа за его испытанную уже в прежние годы приверженность ее супругу, когда тот был еще великим князем.

– Вся жизнь моя, как в оны дни, так и ныне, по самый гроб всецело принадлежит его величеству, – с глубоким поклоном отвечал Харитонов-Трофимьев.

– Нам приятно видеть вокруг себя наших добрых, испытанных друзей, – заметила государыня со своей обворожительной улыбкой. – И я надеюсь, – продолжала она, окинув взором девушку и тотчас же переведя его на супруга, – я надеюсь, государь не откажет мне в моей просьбе?…

– В чем дело? – вопросительно вскинул на нее император свой на этот раз светлый и веселый взгляд.

– Я желала бы иметь графиню Елизавету в числе фрейлин моего двора.

– О, с охотнейшим моим сердцем удовлетворяю желанию вашего величества! – весело воскликнул император.

Зардевшись от радости и вся преисполненная благодарным чувством за себя и за своего отца, девушка скромно и изящно отдала новый глубокий поклон государыне. После первых минут невольного смущения теперь она впервые только могла поднять на нее взоры и разглядеть как саму императрицу, так отчасти и особ, ее окружающих.

Государыня показалась ей очень красивой белокурой женщиной; высокий, стройный рост при некоторой полноте сообщал всей ее фигуре очень много величия, а необычайная скромность и степенность ее манер придавали ей на первый взгляд даже нечто строгое и повелительное. За нею, в двух шагах с правой стороны, виднелось исполненное открытого достоинства, честности и доброты лицо баронессы Ливен, которую Мария Федоровна называла и почитала своим доверенным другом, а слева – в совершенный контраст с величественной наружностью государыни – стояла фрейлина Нелидова, маленькая, живая и подвижная, как ртуть, сухощавая брюнетка, с блестящими черными глазами и миловидным личиком, которое все дышало жизнью и выразительностью, отражая в себе малейший оттенок каждого впечатления. Эта маленькая брюнетка почиталась тогда самой яркой звездой интимного придворного кружка, где блистала игрой своего остроумия и изяществом манер и танцев.

Отпуская графа Харитонова с дочерью, государыня подозвала Нелидову и поручила ее вниманию и дружбе графиню Елизавету, как молодую фрейлину, не вполне еще знакомую с порядками придворной жизни, этикета и отношений, прося не оставлять ее, в чем потребуется, дружеским советом или указанием. Это было сделано согласно заранее сообщенному императрице желанию государя, который хотел дать молодой и неопытной девушке на первых шагах ее новой жизни надежного друга и руководительницу для того, чтобы не осталась она одинокой в сфере, пока еще для нее чуждой и незнакомой.

Веселая и счастливая, шумя шлейфом парадной робы, впорхнула графиня Лиза в залу отцовской квартиры, где ожидал уже возвращения графа Василий Черепов.

– Поздравляйте, поздравляйте меня! – смеясь и хлопая в ладоши и вся сияя живым восторгом, говорила она, подбегая к молодому адъютанту. – Это прелесть! восторг! божество! величество!..

– Кто? Что такое? – недоумело пробормотал Черепов.

– Как – кто? Она! Государыня! Какая благость в ней, если б вы знали! Как она милостива! Как ласково приняла!.. Мне было сначала так страшно-страшно, а потом как взглянула на нее, на эту улыбку, взор божественный – так хорошо вдруг стало! И страх как рукой вдруг сняло! Ах, какая же она добрая и величественная!

– Кланяйся, сударь, кланяйся и приветствуй! – весело и шутливо обращаясь к Черепову, говорил граф Харитонов. – Могу представить тебе вновь пожалованную фрейлину двора ее императорского величества. Каково метнула моя деревенщина!.. А?

– Постой, папушка, не мешай! Дай рассказать все по порядку!

И Лиза, словно бы торопясь высказаться, наскоро стала передавать Черепову все впечатления, какие произвел на нее прием государыни и государя, их черты, наружность, разговор, обстановка дворца и прочее; только рассказ ее отличался отсутствием всякого порядка и последовательности, хотя она и намеревалась рассказывать по порядку. Все эти впечатления как бы толпились и теснились в ее душе и сразу, одно наперебой другому, порывались высказаться, выпорхнуть наружу.