Иван Сидельников - Под чужим именем

Николай легонько отстранил ее и, не трогая винтовки, через линию прицела посмотрел на то место вражеской траншеи, где, по ее словам, появляются финны.

- Вот почему не успеваешь выстрелить? У тебя же винтовка не закреплена!

Он заострил ножом четыре колышка, вбил их попарно, крест-накрест, в землю и положил на них винтовку. Изменяя места соприкосновения колышков, устойчиво закрепил винтовку в положении, готовом к немедленной стрельбе по цели, которая появится в ожидаемом месте.

- Теперь становись и жди... Только не зевай!

- Теперь-то уж я дам им прикурить! - сказала она с той поспешной самоуверенностью, которая свойственна молодым, увлекающимся натурам. Пускай только покажутся.

- Жалко у меня нет времени поглядеть, но после обеда я к тебе наведаюсь, ладно?

- Приходи, убедишься...

Возвратился он скорее, чем предполагал, - не терпелось узнать, действительно ли пойдут на пользу его советы синеглазому снайперу, у которого было много желания бить врага, но не было опыта.

Девушка встретила его с виноватой улыбкой:

- Промазала... Очень уж мало времени... Вот если бы его хоть на секунду остановить!..

- Крикнула бы ему, глядишь, он бы и разинул рот, - пошутил Николай, и вдруг его осенила догадка: - А что если попытать сдвоенным выстрелом!

- Как это?

- Представь себе, идет финн, и вдруг у самого носа его свистнет пуля. Что он сделает?

- Вздрогнет, конечно.

- Правильно. Вздрогнет и непременно остановится. В это-то время и надо бить...

- Но одному это невозможно.

- Правильно. И я предлагаю поохотиться вдвоем. Не возражаешь?

Они условились обо всем и стали ждать, стоя рядом. Светило нежаркое и невысокое заполярное солнце, текли над землей хмельные запахи лесов и лугов, разноголосо щебетали и посвистывали птахи, а мысли и чувства двух людей были поглощены главным делом войны, которое в обычных, мирных условиях называется убийством.

В напряженной позе стоять тяжело, еще тяжелее неотрывно глядеть в одну точку - туда, где ненадолго должен показаться чужой солдат. Николай переминался с ноги на ногу, следя за девушкой. Она тоже время от времени встряхивает кудряшками, выбившимися из-под пилотки. И почему-то часто вздыхает. О чем она думает в эти минуты? Кого вспоминает?..

Прошел час, прошел другой, а финн не появлялся. Николай уже подумал, что ему пора возвращаться в свое отделение, когда над бруствером вдруг показалась сперва голова солдата, а потом он и сам высунулся по пояс.

В то же мгновение раздался выстрел девушки - пуля взметнула землю бруствера чуть впереди солдата. Финн замер, и теперь выстрелил Николай. Финн схватился рукой за плечо, покачался и рухнул.

Девушка с чувством восхищения посмотрела на Николая.

- И как это ты ловко придумал! Тебя бы хорошо инструктором на снайперские курсы... Хочешь, я напишу туда?

- Нет, не хочу, - ответил Николай, разминая окаменевшие руки и ноги. Не забывай, я ведь - штрафник... Ну, будь здорова, синеглазая!

20

- Счастливчик ты, Косаренко, - сказал Коровин, когда узнал, чем закончилась очередная охота товарища. - С тебя теперь досрочно снимут судимость. Легко сказать - уже четверых врагов ухлопал!..

- Это счастье и для тебя не под запретом.

- Так-то оно так, да... А ведь ты, Ваня, плясать должен.

- Чего это ради?

- Письмо тебе. - Коровин достал из кармана гимнастерки треугольничек, основательно потертый на сгибах. - Вот оно.

У Николая колыхнулось сердце, когда он увидел почерк братишки.

В осторожных выражениях, тонкими намеками, понятными только им, братьям, Павел с недоумением и тревогой спрашивал, что произошло с Николаем, почему он воюет под чужой фамилией? Главное же - он сообщил такое, от чего в глазах Николая потемнело: старший брат, Константин, пропал без вести, а средний, Василий, тяжело ранен и, нет надежд, что останется жив...

Николаю сделалось не по себе, он вышел из блиндажа и зашагал по траншее. Навстречу попались два солдата - он их не заметил, вверху завыла и разорвалась где-то поблизости мина, - он ее не услышал. Понурив голову, брел он, не ведая куда и зачем.

По обеим сторонам траншеи, то там то здесь, иногда очень близко, рвались мины и снаряды, едва ли не над самой головой свистели пули, а ему хоть бы что. В ложбине, перед болотом, вышел из траншеи, лег под кустом ивы на мягкий настил мха и замер. Ни мыслей в голове, ни чувств в сердце полная отрешенность...

Тут его и нашел Коровин, когда бой утих.

- Вона, оказывается, ты где! - воскликнул он. - А я с ног сбился пропал, думаю, человек... Так, ясно-понятное дело, и капитану доложили... Что стряслось-то?

- Ничего, - нехотя ответил Николай, поднимаясь.

- Пойдем капитана порадуем.

- Лучше в свою землянку...

- Как хочешь, только он очень беспокоился за тебя. Надо, говорит, найти его хоть мертвого... А ты цел и невредим.

В эту минуту Николай, хорошо знавший крутой характер командира роты, не хотел попадаться на глаза капитану, но, как назло, попался.

- А, это ты объявился, пропащий? - сказал командир роты, останавливаясь. - Где же ты был во время перестрелки?

- Там, - неопределенно махнул рукой Николай, избегая сурового взгляда капитана.

- А как это прикажешь понимать?

Николай глубоко вздохнул и признался:

- И сам не знаю, товарищ капитан, как оно получилось, но только я вроде как бы уклонился от боя.

- Почему "вроде как бы"? Самым позорным образом уклонился! - повысил голос капитан. - А я-то, грешным делом, собрался хлопотать о досрочном снятии с тебя судимости... Теперь, что ж, теперь вынужден буду ходатайствовать о другом, о твоем разжаловании в рядовые. За трусость!

- Кому прикажете передать отделение? - спросил Николай, внутренне соглашаясь со справедливостью командирского решения: на его месте сам Николай поступил бы точно так же и никак иначе.

Капитан ответил не сразу, о чем-то думая.

- Командовать пока продолжай, - сказал он уже более мягко, хотя и предупредил: - Но гляди: еще раз струсишь - пеняй на себя - головы можешь не сносить! Это уж точно! Иди к своим бойцам!

- Слушаюсь, товарищ капитан! - козырнул Николай.

21

В конце сентября сорок третьего года Ивана Дмитриевича Косаренко, как искупившего "вину" перед Родиной, из штрафной роты откомандировали в соседнюю дивизию для прохождения боевой службы на общих основаниях.

Попав в обычную стрелковую роту, Николай попросил вручить ему ручной пулемет, сказав, что он им владеет хорошо и, стало быть, в бою может принести наибольшую пользу, ведя огонь по врагу именно из этого оружия. Два часа спустя, старательно почистив свое новое оружие, Николай с удовольствием выпустил из него по врагу первую, пробную очередь. Работой пулемета остался доволен: не подведет в трудную минуту боя.

Итак, Николай Кравцов добился того, чего хотел, совершая рискованный побег из мест заключения, но ожидаемой радости не испытывал. Ни большой, ни малой.