Федор Сологуб - Мелкий бес

Людмила.Только пораньше завтра, Саша (Саша уходит ). Ах, безнадежность! Ах, жестокая любовь!

Уходит проводить Сашу.

Ненапечатанные эпизоды из романа «Мелкий бес». [8] Комментарий к «Ненапечатанным эпизодам…» см. на с. 821–826.

На улице Передонов встретил гимназиста Виткевича в обществе двух приехавших сюда на днях из большого города писателей, Степанова и Скворцова. С этими господами Передонов вчера познакомился в клубе.

Степанов печатался под именем Сергей Тургенев. Он писал стихи разные — в духе упадка для славы и марксистские для печати. Писал он и рассказы, тоже двоякого содержания. Одни были для славы, и никто и нигде их не печатал; они лежали на столе писателя, сохраняясь для потомства. Другие рассказы помещались в газетах и в журналах довольно охотно. Случалось время от времени, что сочинителя уличали в слишком близком сходстве их с давно забытыми произведениями неведомых миру покойных писателей. Тогда Степанов менял псевдоним. Литературное имя Сергея Тургенева было еще пока не запятнано. Еще никто не успел открыть источников его новых вдохновений, хотя уже многие прилежные книголюбцы в захолустьях производили усердные изыскания в своем и чужом книжном хламе, чуя новую добычу.

Рассказчик Скворцов подписывался Шариком. Он считал себя самым новым человеком в России и очень любопытствовал знать, что будет после символизма, упадничества и прочих новых тогда течений. Шарик называл себя нитшеанцем. Впрочем, он еще не читал Нитше в подлиннике, по незнанию немецкого языка. О переводах же он слышал, что они очень плохи, и потому их тоже не читал.

Рассказы Шарик писал в смешанном стиле Решетникова и романтизма тридцатых годов. Герои этих рассказов всегда имели несомненное сходство с самим Шариком. Все это были необыкновенные, сильные люди.

В наружности обоих писателей было нечто родственное, хотя по первому взгляду и не казались они похожими. Шарик был детина длинный, тощий, рыжий, с косматыми волосами. Называл он себя обыкновенно парнем. Сергей Тургенев был короткого роста, румяный, бритый, немножко плешивый. Он носил пенснэ в оправе из варшавского золота и щурил глаза. В движениях Сергей Тургенев был суетлив и ласков. О себе он говорил:

— Я — поэт.

И блаженно щурился при этом.

Шарик очков не носил, а повадки имел преувеличенно грубые.

Одеты они были не плохо, но неряшливо. Шарик был в светлой блузе, Сергей Тургенев — в сером летнем костюме. У Сергея Тургенева в руках была тросточка, у Шарика — дубина в два аршина. Сергей Тургенев говорил томно. Шарик рубил и грубил.

Шарик и Сергей Тургенев завидовали друг другу. Оба они считали себя кандидатами в российские знаменитости. Но они притворялись большими друзьями, руководимые одним и тем же коварным расчетом, — каждый из них старался споить другого и тем погубить его талант.

Недавно Шарик даже втравил Сергея Тургенева в поединок с аптекарем. Перед поединком и на поединке все были зело пьяны — и дуэлянты, и секунданты. Стрелялись через платок, но повернувшись к друг другу спинами, в расчете, что пули облетят вокруг земного шара и попадут, куда надо.

Пьянствуя и изыскивая все новые способы к более удобному осуществлению своих коварных замыслов, приехали и в наш город два друга, Шарик и Сергей Тургенев. Здесь уже каждый из них считал себя близким к цели. Поэтому они чувствовали себя благодушно, дали себе маленький роздых, и хотя напивались ежедень, но не до излиха.

Прежде всех посетил писателей гимназист Виткевич. Он как передовой гимназист, конечно, счел своею обязанностью познакомиться с писателями и для них писал даже реферат о влиянии Словацкого на Байрона.

Еще раньше чем писатели познакомились с Передоновым, они внезапно зажглись великим к нему любопытством. По рассказам Виткевича и других, он показался им человеком новым. Что-то могуче-злое зачуяли они в нем. Каждый из них сразу наметил его себе в герои следующего своего гениального романа. И в то же время, какою-то странною причудою своевольных умов, они видели в нем и привычный тип, «светлую личность»: начальство, мол, — директор гимназии, — его преследует.

Теперь писатели искали с ним встреч и разговоров с ним и о нем.

Встретились, поздоровались. Шарик сказал Передонову, показывая большим пальцем на Виткевича:

— Вот этот парнишка вас шибко хвалит.

— Он от вас приходит в пафос, — ласково сказал Сергей Тургенев.

Передонов промолвил угрюмо:

— Онпонимает. Все здесь болваны, а он — малый ничего себе.

— А мы гуляли, — сказал Шарик.

— Теперь не время гулять, — угрюмо ответил Передонов, — пойдемте ко мне водку пить, да заодно пообедаем.

Писатели охотно согласились. Все пошли к Передонову. Виткевич сказал:

— А мы с господами литераторами на интересную тему говорили, о лежачих.

Шарик воскликнул:

— Да, вот говорят, — лежачего не бить! Что за ерунда! Кого же и лупить, как не лежачего! Стоячий-то еще не дастся, а лежачему то ли дело! В зубы ему, в рыло ему, прохвосту!

Он любовно посмотрел на Тургенева, прямо в его обрюзглое от продолжительного пьянства лицо.

— Горяченьких ему, мерзавцу! — согласился и Сергей Тургенев.

Он ласкал друга взором и поглаживал его рукою по спине, худой и хрупкой, — так казалось Сергею Тургеневу, что уж совсем плох Шарик: от всяких излишеств нажил себе спинную сухотку. Шарик, с ласкою в неверном голосе, спросил Передонова:

— Согласны, Ардальон Борисыч? Падающего надо толкнуть?

— Да, — отвечал Передонов, — а мальчишек и девчонок пороть, да почаще, да побольнее, чтобы визжали по-поросячьи.

— Зачем? — с болезненною гримасою спросил Сергей Тургенев.

Передонов ответил угрюмо:

— Чтобы не смеялись. А то и во сне смеются.

— Слышите! — в восторге вскрикнул Шарик. — Какие горизонты! Чтобы не смеялись! Это — нечто демоническое! Изгнать из этого пошлого детства этот пошлый, животный смех! Просвет вперед, и просвет назад! Какие два горизонта! Это — нечто сверхдемоническое!

Сергей Тургенев между тем напряженно думал, что бы ему такое сказать изысканное, тонкое и глубокое, — и придумал. И, с уважением к Передонову и к себе, он сказал:

— Да, это до отвращения прекрасно.

— Да, — подхватил Шарик, — или до восхищения гнусно. А Тургенев-то как здорово ляпнул: до отвращения прекрасно! Мой друг Тургенев, — да остроумнее его нет в России.

— И заметьте, — сказал Сергей Тургенев, — этот превосходный афоризм: до восхищения гнусно! Великолепно сказано! О, мой друг Шарик умеет находить удивительные слова. Россия еще о нем услышит.