Федор Сологуб - Мелкий бес

Саша засмеялся, и крикнул:

— Нет, уж я лучше из тетрадки.

Он отыскал чистую тетрадь, вырвал средний лист, и хотел бежать в гостиную, — но уже Людмила стояла на пороге.

— К тебе, хозяин, можно? — спросила она шаловливо.

— Пожалуйста, очень рад! — весело крикнул Саша.

Людмила села к его столу, свернула из бумаги воронку, и с деловито-озабоченным лицом принялась переливать духи из флакона в распылитель. Бумажная воронка внизу и сбоку, где текли струи, промокла и потемнела. Благовонная жидкость застаивалась в воронке, и стекала вниз медленно. Повеяло теплое и сладкое благоухание от розы, смешанное с резким спиртным запахом.

Людмила вылила в распылитель половину духов из флакона, и сказала:

— Ну вот, и довольно.

И принялась завинчивать распылитель. Потом скомкала влажную бумажку, и потерла одна о другую ладони.

— Понюхай, — сказала она Саше, и поднесла к его лицу ладонь.

Саша нагнулся, призакрыл глаза, и понюхал. Людмила засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по губам, и удержала руку на его рте. Саша зарделся, и поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь нежным прикосновением дрогнувших губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному лицу, и опять заменилось привычным выражением счастливой веселости.

— Ну, теперь только держись, как я тебя опрыскаю, — сказала она, и сжала гуттаперчевый шарик.

Благовонная пыль брызнула, дробясь и расширяясь в воздухе, на Сашину блузу. [29] Было: одежду. Саша смеялся, и повертывался послушно, когда Людмила его поталкивала.

— Хорошо пахнут, а? — спросила она.

— Очень мило, — весело ответил Саша. — А как они называются?

— Вот еще, младенец! Прочти на флаконе и узнаешь, — поддразнивающим голосом сказала она.

Саша прочел, и сказал:

— То-то розовым маслицем попахивает.

— Маслицем! — укоризненно сказала Людмила, и легонько хлопнула Сашу по спине.

Саша засмеялся, взвизгивая и высовывая свернутый трубочкой кончик языка.

Людмила встала, и перебирала Сашины учебники да тетрадки.

— Можно посмотреть? — спросила она.

— Сделайте одолжение, — сказал Саша.

— Где ж тут твои единицы да нули, показывай.

Саша возразил обидчиво:

— У меня таких прелестей не бывало пока.

— Ну, это ты врешь, — решительно сказала Людмила, — уж у вас положение такое колы получать. Припрятал, поди.

Саша молча улыбался.

— Латынь да греки, — сказала Людмила, — то-то они вам надоели.

— Нет, что ж, — отвечал Саша, но видно было, что уже один разговор об учебниках наводит на него привычную скуку. — Скучновато зубрить, — признался он, — да ничего, у меня память хорошая. Вот только задачи решать — это я люблю.

— Приходи ко мне завтра после обеда, — сказала Людмила.

— Благодарю вас, приду, — краснея, сказал Саша.

Ему стало приятно, что Людмила пригласила его.

— Знаешь, где я живу? Придешь? — спрашивала Людмила.

— Знаю. Ладно, приду, — радостно говорил Саша.

— Да непременно приходи, — повторила Людмила строго, — ждать буду, слышишь?

— А коли уроков много будет? — сказал Саша, больше из добросовестности, чем в самом деле думая из-за уроков не придти.

— Ну вот, пустяки, все же приходи, — настаивала Людмила, — авось на кол не посадят.

— А зачем? — посмеиваясь, спросил Саша.

— Да уж так, надо. Приходи, кое-что тебе скажу, кое-что покажу, — говорила Людмила, припрыгивая и напевая, подергивая юбочку, отставляя розовые пальчики, — приходи, миленький, серебряный, позолоченный, в грязи поволоченный.

Саша засмеялся.

— А вы сегодня скажите, — попросил он.

— Сегодня нельзя. Да и как сказать тебе сегодня, — ты завтра тогда и не придешь, скажешь — незачем.

— Ну, ладно, приду непременно, если пустят.

— Вот еще, конечно пустят! Нешто вас на цепочке держат.

Прощаясь, Людмила поцеловала Сашу в лоб, и подняла руку к Сашиным губам, — пришлось поцеловать. И Саше приятно было еще раз поцеловать белую, нежную руку, — и словно стыдно. Как не покраснеть!

А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз обернулась.

— Какая она милая! — думал Саша.

Саша остался один.

Как она скоро ушла! — думал он. — Вдруг собралась, и не дала опомниться, и уже нет ее. Побыла бы еще хоть немного! — думал Саша, и ему стало досадно, как это он забыл вызваться проводить ее.

Пройтись бы еще с нею! — мечтал Саша. — Разве догнать? Далеко ли она ушла! Побежать поскорее, догонишь живо.

Смеяться, пожалуй, будет? — подумал Саша. — А может быть, еще помешаешь ей?

Так и не решился бежать за нею. Стало как-то скучно и неловко. На губах еще нежное ощущение от поцелуя замирало, а на лбу горел ее поцелуй.

Как она нежно целует! — мечтательно вспоминал Саша. — Точно милая сестрица!

Сашины щеки горели. Сладостно было, и стыдно. Неясные мечты рождались.

Если бы она была сестрою! — разнеженно мечтал Саша. — И можно было бы придти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, — Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы!

Но вот, — печально думал Саша, — она чужая. Милая, но чужая. Пришла, и ушла, и уже о нем, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание серингой и розой, и ощущение от двух нежных поцелуев, — и неясное волнение в душе, рождающее сладкую мечту, как волны — Афродиту.

Скоро вернулась Коковкина.

— Фу ты, как пахнет сильно! — сказала она.

Саша покраснел.

— Была Людмилочка, — сказал он, — да вас не застала, посидела, меня надушила, и ушла.

— Нежности какие! — с удивлением сказала старуха, — уж и Людмилочка!

Саша засмеялся смущенно, и убежал к себе. А Коковкина думала, что уж очень они, сестрицы Рутиловы, веселые да ласковые девицы, — и старого, и малого своею ласкою прельстят.

На другой день с утра Саше весело было думать, что его пригласили. Дома он с нетерпением ждал обеда. После обеда, весь красный от смущения, попросил у Коковкиной позволения уйти до семи часов к Рутиловым. Коковкина удивилась, но отпустила.

Саша побежал веселый, — тщательно причесавшись, и даже припомадившись. Он радовался, и слегка волновался, как перед чем-то и значительным и милым. И ему было приятно думать, что вот он придет, поцелует Людмилину руку, и она его поцелует в лоб, — и потом, когда он будет уходить, опять такие же поцелуи. Сладостно мечталась ему Людмилина белая, нежная рука.

Сашу встретили, еще в передней, все три сестры. Они же любили сидеть у окна, глядючи на улицу, а потому завидели его издали. Веселые, нарядные, звонко-щебечущие, окружили они его буйною вьюгою веселья, — и ему сразу стало приятно и легко с ними.

— Вот он, молодой, таинственный человек! — радостно воскликнула Людмила.