Федор Сологуб - Мелкий бес

— Вот это похоже на дело, — радостно сказала Людмила, — целуй.

Она протянула Саше руку. Саша взял ее тонкие, длинные пальцы, поцеловал один раз, и спросил с лукавой усмешкой, не выпуская ее руки:

— А вы не обманете, Людмилочка?

— А нешто я нечестная! — весело ответила Людмила, — небось, не обману, целуй без сомнения.

Саша склонился над ее рукою, и стал быстро целовать ее; он ровно покрывал руку поцелуями, и звучно чмокал широко-раскрываемыми губами, — и ему было приятно, что так много можно поцеловать. Людмила внимательно считала поцелуи. Насчитала десять, и сказала:

— Тебе неловко стоя-то на ногах, нагибаться надо.

— Ну, так я удобнее устроюсь, — сказал Саша.

Стал на колени, и с усердием продолжал целовать.

Саша любил поесть. Ему нравилось, что Людмила угощает его сладким. За это он еще нежнее полюбил ее.

Заспорили, кто сильнее. Людмила сказала:

— Ну пусть ты и сильнее, так что ж! Дело в ловкости.

— Я и ловкий, — хвастался Саша.

— Туда же, ловкий! — дразнящим голосом вскрикнула Людмила.

Долго еще спорили. Наконец Людмила предложила:

— Ну, давай бороться.

Саша засмеялся, и задорно сказал:

— Где же вам справиться со мною!

Людмила принялась щекотать его.

— А, вы так! — с хохотом крикнул он, вывернулся, и охватил ее вкруг стана.

Началась возня. Людмила сразу же увидела, что Саша сильнее. Силой не взять, так она, хитрая, улучила удобную минуту, подшибала Сашу под ногу, — он упал, да и Людмилу увлек с собою. Впрочем, Людмила легко извернулась, и прижала его к полу. Саша отчаянно кричал:

— Так нечестно!

Людмила стала ему коленями на живот, и руками прижала его плечи к полу. [Он] Саша отчаянно выбивался. Людмила опять принялась щекотать его. Сашин звонкий хохот смешался с ее хохотом. Хохот заставил ее выпустить Сашу. Она хохоча упала на пол. Саша вскочил на [пол] ноги. Он был красен и раздосадован.

— Русалка! — крикнул он.

А русалка валялась на полу, и хохотала.

Людмила посадила Сашу к себе на колени. Усталые после борьбы, они весело и близко смотрели друг другу в глаза, и улыбались.

— Я для вас тяжелый, — сказал Саша, — колени вам намну, вы меня лучше спустите.

— Ничего, сиди знай, — ласково ответила Людмила. — Ведь сам говорил, что ласкаться любишь.

Она гладила его по голове. Он нежно прижался к ней. Она сказала:

— А уж и красив ты, Саша!

Саша покраснел, засмеялся.

— Тоже придумаете! — сказал он.

Разговоры и мысли о красоте в применении к нему как-то смутили его; он еще никогда не любопытствовал узнать, красивым или уродом кажется он людям.

Попрощались. Саша проводил Людмилу до калитки. Пошел бы и дальше, да не велела. Он остановился у калитки, и сказал:

— Ходи, милая, почаще, носи пряников послаще.

Первый раз сказанное «ты» прозвучало Людмиле нежною лаской. Она порывисто обняла, поцеловала Сашу, и убежала. Саша стоял, как оглушенный.

Передонов возвращался [30] Было: Возвращаясь. с одной из ученических квартир. Внезапно он [31] Было: Передонов. был застигнут дождем. Стал соображать, куда бы зайти, чтобы не гноить на дожде нового шелкового зонтика. Через дорогу, на каменном двухэтажном особняке, увидел он вывеску: Контора нотариуса Гудаевского. Сын нотариуса учился во втором классе гимназии. Передонов решился войти. Заодно нажалуется на гимназиста.

И отца, и мать застал он дома. Встретили его суетливо. Так и все здесь делалось.

Николай Михайлович Гудаевский был человек невысокий, плотный, черноволосый, плешивый, с длинной бородой. Движения его всегда были стремительны и неожиданны: он словно не ходил, а носился, коротенький, как воробей, — и никогда нельзя было узнать по его лицу и положению, что он сделает в следующую минуту. Среди делового разговора он внезапно выкинет коленце, которое не столько насмешит, сколько приведет в недоумение своею беспричинностью.

Дома или в гостях он сидит, сидит, и вдруг вскочит, и, без всякой видимой надобности, быстро зашагает по горнице, крикнет, стукнет. На улице идет, идет, и вдруг остановится, присядет, или сделает выпад, или другое гимнастическое упражнение, и потом идет дальше.

На совершаемых или свидетельствуемых у него актах Гудаевский любил делать смешные пометки; напр(имер), вместо того, чтобы написать о Иване Иваныче Иванове, живущем на Московской площади в доме Ермиловой, он писал о Иване Иваныче Иванове, что живет на базарной немощёной площади, в том квартале, где нельзя дышать от зловония, и т. д., упоминал [32] Было: сосчитав. даже иногда о числе кур и гусей у этого человека, подпись которого он свидетельствует.

Юлия Петровна Гудаевская, страстная, жестоко-сентиментальная, длинная, тонкая, сухая, странно, — при несходстве фигур, — походила на мужа ухватками: такие же порывистые движения, такая же совершенная несоразмерность с движениями других. Одевалась она пестро и молодно, и при быстрых движениях своих постоянно развевалась во все стороны длинными разноцветными лентами, которыми любила украшать в изобилии и свой наряд, и свою прическу.

Антоша, тоненький, юркий мальчик, вежливо шаркнул. Передонова усадили в гостиной, и он немедленно начал жаловаться на Антошу: ленив, невнимателен, в классе не слушает, разговаривает и смеется, на переменах шалит. Антоша удивился, — он не знал, что окажется таким плохим, — и принялся горячо оправдываться. Родители оба взволновались.

— Позвольте, — кричал отец, — скажите мне, в чем же именно состоят его шалости?

— Ника, не защищай его, — кричала мать, — он не должен шалить.

— Да что он нашалил? — допрашивал отец, бегая, словно шатаясь на коротких ножках.

— Вообще шалит, возится, дерется, — угрюмо говорил Передонов, — постоянно шалит.

— Я не дерусь, — жалобно восклицал Антоша, — у кого хотите спросите, я ни с кем никогда не дрался. [33] Было: я ни с кем не дерусь.

— Никому проходу не дает, — сказал Передонов.

— Хорошо-с, я сам пойду в гимназию, я узнаю от инспектора, — решительно сказал Гудаевский.

— Ника, Ника, отчего ты не веришь! — кричала Юлия Петровна, — ты хочешь, чтобы Антоша негодяем вырос? Его высечь надо.

— Вздор, вздор! — кричал отец.

— Высеку, непременно высеку! — закричала мать, схватила сына за плечо, и потащила его: — пойдем в кухню, Антоша, — кричала она, — пойдем, миленький, я тебя высеку.

— Не дам! — закричал отец, вырывая сына.

Мать не уступала, Антоша отчаянно кричал, родители толкались.

— Помогите мне, Ардальон Борисыч, — закричала Юлия Петровна, — подержите этого изверга, пока я разделаюсь с Антошей.

Передонов пошел на помощь. Но Гудаевский вырвал сына, сильно оттолкнул жену, подскочил к Передонову, и грозно закричал: