Федор Сологуб - Мелкий бес

В ключевых позициях «Теории романа», за немногими исключениями, Сологуб старался следовать избранному авторитету. «Жизнь многообразна, и цель искусства — подражание ей, — формулировал он. — Знайте возможно больше частных случаев из жизни, знайте законы, управляющие жизнью: политические, политико-экономические, социальные, физические, физиологические, психологические и психиатрические, — и умейте эти частные случаи комбинировать, это дело не эстетики, а тех наук, на основании которых производится комбинация. (…) Роман должен оправдывать людей, и только тогда он исполняет свою гражданскую роль. Если он обвиняет людей, он не имеет силу. Скажут: устраните этих подлецов. О, погодите называть подлецами! Оправдайте их, покажите, что не люди тут виноваты, что не их надо обвинять, а тот строй, который сильнее отдельных лиц. (…) Психологическая правда. Характер общества необходим, ибо он дает жизнь и направление роману. Значение борьбы личностей и общества. Значение среды». [94] Текст «Теории романа» в извлечениях см.: Павлова М. М. Преодолевающий золаизм, или Русское отражение французского натурализма // Русская литература. 2002. № 1. С. 214; полный текст трактата Сологуба «Теория романа» (автограф и машинопись) см.: ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 572.

Суждения Сологуба соотносятся с основными положениями литературных манифестов Э. Золя — с его требованием предельно точного и бесстрастного воспроизведения действительности, строгим детерминизмом всех изображаемых явлений, теорией среды, глубоким интересом к наследственности и подсознательным психическим процессам, стремлением ввести в художественную литературу научные методы описания, требованием расширить тематику произведений (писатель не должен отказываться от изображения неприятных сторон жизни) и др. Отдельные фрагменты «Теории романа», в которых автор размышлял о композиции, соотнесенности частей сочинения, завязке и развязке сюжета, интриге, об упразднении всяческой дидактики и морализма, явно указывают на все тот же источник.

Вместе с тем в своем незавершенном и неопубликованном трактате автор допустил некоторые отступления от доктрины натурализма, которые, однако, имели серьезные последствия в его творчестве. Во-первых, ему было чуждо умаление роли фантазии и художественного вымысла в произведении (согласно Золя, «натура не нуждается в домыслах, ее надобно принимать такой, какова она есть, ни в чем не изменяя и не урезывая ее»). [95] Золя Эмиль. Натурализм в театре // Золя Эмиль. Собр. соч. В 26 т. М., 1966. Т. 24. С. 334. Во-вторых, в отличие от Золя, Сологуб верил в присутствие в мире тайны — иррациональных стихийных сил, во власти которых пребывает душа человека. Если Золя осуждал писателей-идеалистов за то, что у них «за каждым порывом в небеса следует падение в бездну, в хаос метафизики», [96] Золя Эмиль . Экспериментальный роман //Там же. С. 262. то Сологуб, при глубоком уважении к науке и «экспериментальному методу», напротив, более всего дорожил этими «порывами в небеса» и «падениями в бездну», приближающими к тайне. В его бумагах сохранилась специфическая запись (от 30 марта 1886 года): «Правда — Сущее — от нас сокрыто, и Преходящее — Ложь — это и есть наш мир. Идеализм наш — заблуждение, но реализм — двойное заблуждение». [97] ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 539. Л. 245.

Наряду с золаистским ядром в «Теории романа» едва заметны ростки символистского панэстетизма: признание за искусством когнитивной и жизнестроительной функции. «…На самом деле, — писал Сологуб, — то творение прекрасно, которое прекрасно в творце. Но в человеке-творце не отражается мир мертво, как в зеркале. Холодный ропот сонной действительности освещается и согревается в творческом уме высшим светом и теплом истинных идей, чувствований и пожеланий. Для представления действительности эти поэтические очки — то же, что для контура краски». В этом фрагменте уже угадывается автор «Творимой легенды» (ср.: «Беру кусок жизни грубой и бедной… и творю из него сладостную легенду»; у Золя: куски действительности [98] Золя Эмиль. Прудон и Курбе // Золя Эмиль. Собр. соч. Т. 24. С. 19. — «tranches de la vie», во французском языке выражение вошло в литературный обиход). [99] О происхождении образа см.: Селегень Галина. «Прехитрая вязь» (Символизм в русской прозе: «Мелкий бес» Федора Сологуба). Вашингтон: Камкин, 1968. С. 86–87.

В «Теории романа» причудливо сочетались разнородные эстетические тенденции. Одна из них эксплицитно связана с натурализмом; другая чуть приоткрывала пути к символистской эстетике (в 1890-е годы она получила оформление и обоснование в программной статье «Не постыдно ли быть декадентом»). [100] Сологуб Федор. Не постыдно ли быть декадентом // ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 376. В художественной прозе Сологуба 1880–1890-х годов можно проследить те же тенденции.

Среди добросовестно усвоенных писателем «уроков» «экспериментального метода» — установка на собирание и документальное изучение «натуры» и объективное, вплоть до протокольной точности, изложение событий. В основе «Тяжелых снов», «Мелкого беса» и рассказов 1890-х годов невымышленные истории и факты, основные персонажи его произведений, как правило, имели прототипов в действительности, а сюжеты восходили к реальным событиям. [101] О прототипах в рассказе Сологуба «Червяк» см.: Федор Сологуб в Вытегре (Записи В. П. Абрамовой-Калицкой) / Вступ. статья, публ. и коммент. К. А. Азадовского // Неизданный Федор Сологуб. С. 264, 277, 286; в романе «Мелкий бес» см.: Улановская Б. Ю. О прототипах романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» // Русская литература. 1969. № 3. С. 185–189; Соболев А. Л. Из комментариев к «Мелкому бесу»: «Пушкинский» урок Передонова // Русская литература. 1992. № 1. С. 157–160; Павлова М. М. Из творческой истории романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» (отвергнутый сюжет «Сергей Тургенев и Шарик» и его место в художественном замысле и идейно-образной структуре романа) И Русская литература. 1997. № 2. С. 138–154; о событийной основе рассказа «Баранчик» см.: Соболев А. Реальный источник в символистской прозе: механизм преобразования (Рассказ Федора Сологуба «Баранчик») И Тыняновский сборник. Пятые Тыняновские чтения. Рига; Москва, 1994. С. 151.

В рабочих материалах Сологуба сохранилось большое количество разрозненных заметок под заголовками «Запас», «Быт» и без заглавий. В них «зарисованы» отдельные эпизоды и жанровые сценки из петербургской и провинциальной жизни, зафиксированы портретные и речевые характеристики знакомых и сослуживцев, их оригинальные привычки и жесты. [102] Сологуб Федор . Планы, конспекты, черновые наброски литературных произведений, выписки, цитаты, заметки и пр. // ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 539. Эти записи впоследствии Сологуб использовал в художественных произведениях. Например: «О. П. Зарецкая рассказывала, что муж, уходя в должность, надевал на нее панталоны, глухие, без отверстия внизу, с замком. Замкнет и ключ унесет с собою, так она и терпит. (…) Ее гаданье: показала кому-то в стакане чей-то зад. Ее гаденькие картинки. Ее дети. Ее ухаживанья за молодыми людьми…». [103] Там же. Л. 67. В приведенной характеристике нетрудно узнать черты одной из главных героинь романа «Мелкий бес» — Грушиной (см. гл. V); рассказ о панталонах с замком сохранился в ранней редакции текста. [104] См. с. 413–414 наст. изд.