Федор Сологуб - Мелкий бес

Философский пласт содержания романа раскрывается через рецепции популярных в символистской среде идей Ф. Ницше, Вл. Соловьева, Мережковского, Минского, [114] О философских мотивах в романе см.: Удонова 3. В. Из истории символистской прозы; Бройтман С. Н. Федор Сологуб И Русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920-х годов). М.: ИМЛИ РАН, 2000. Кн. 1. С. 889–890. но главным образом посредством развертывания в повествовании метафизической модели А. Шопенгауэра («мир как воля и представление»), которая организует и подчиняет себе все художественное пространство романа. В «Тяжелых снах» предчувствуется также кардинальная для творчества символистов утопия о преображении мира красотой (в повествовании о любви главных героев — Василия Логина и Анны Ермолиной); однако она не является центральной и подавляется стихией пессимизма (такое же соотношение метафизических контекстов в «Мелком бесе»).

Существенными для Сологуба оказываются художественные и психологические проекции, связующие его с прозой Достоевского. Сцена убийства Мотовилова, например, содержит прямую цитатную отсылку к «Преступлению и наказанию» (в отличие от Раскольникова, Логин «перешагнул» через кровь и оправдал убийство). [115] «„Тяжелые сны“ — один из первых русских романов, органично развивающий традицию Достоевского и обсуждающий проблему „социального негодования“ и „идейного“ убийства носителя зла с прямыми отсылками к „Преступлению и наказанию“» ( Бройтман С. Н. Федор Сологуб… С. 889). Подробно о полемической перекличке «Тяжелых снов» с романом «Преступление и наказание» см.: Клейман Л . Ранняя проза Федора Сологуба. Ann Arbor, 1983. С. 19–25, 70–71; Долинин А . Отрешенный (К психологии творчества Федора Сологуба) // Заветы. 1913. № 7; перепечатано: Долинин А. С. Достоевский и другие: Статьи и исследования о русской классической литературе. Л., 1989. С. 419–451. Уже в «Тяжелых снах» обнаруживаются свойственные символистским текстам элементы переклички и полемики с классическими образами и сюжетами, осмысление их как «строительного сырья».

В августе 1912 года Сологуб писал А. А. Измайлову: «Мне кажется, что такие великие произведения как „Война и Мир“, „Братья Карамазовы“ и прочие должны быть источниками нового творчества, как древние мифы были материалом для трагедии. Если могут быть романы и драмы из жизни исторических деятелей, то могут быть романы и драмы о Раскольникове, о Евгении Онегине и о всех этих, которые так близки к нам, что мы порою можем рассказать о них и такие подробности, которых не имел в виду их создатель». [116] Федор Сологуб и Ан. Чеботаревская. Переписка с А. А. Измайловым / Публ. М. М. Павловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1995 год. СПб., 1999. С. 225. (Несколько ранее эту мысль высказывал М. А. Волошин в статье «„Братья Карамазовы“ в постановке Московского Художественного театра» [117] Ежегодник императорских театров. 1910. Вып. 7. С. 153–165. и других своих выступлениях; наряду с Достоевским и Толстым к творцам трагических мифов русской культуры Волошин причислял Сологуба). [118] Волошин М. Имел ли Художественный театр право инсценировать «Братьев Карамазовых»? — Имел // Утро России. 1910. № 280. 22 окт.; см. об этом также в примеч. А. В. Лаврова: Волошин М. Лики творчества. Л., 1988. С. 701–702. В ретроспективе этого высказывания «Тяжелые сны» — ступень к созданию символистского романа-мифа на основе парадигмы образов Достоевского.

Не без влияния прозы Достоевского складывался психологический портрет главного героя романов Сологуба, в котором выделяются архетипические черты «человека из подполья». «Я — дикий, я — злой, я — порочный», «больной» — неоднократно повторяет Логин (эти же качества наследовал Передонов). «Я человек больной… Я злой человек», — с первой фразы заявляет о себе герой «Записок из подполья».

«Подпольное сознание» Логина (равно как и Передонова) — не единственная структурно значимая черта образа. В «Тяжелых снах» Сологуб впервые представил героя, типичного для его прозы и лирики 1890–1900-х годов, который вместе с тем был новым в русской литературе (с ним могут быть сопоставлены герои сборника рассказов 3. Гиппиус «Новые люди», 1896). В письме от 15 ноября 1895 года к Л. Я. Гуревич он объяснял, что в центре романа — «современный человек, живущий более книжными и отвлеченными интересами, потерявший старые законы жизни, усталый, развинченный и очень порочный, Логин ищет истины и предчувствует ее, ищет сознательно (…) Жизнь его и есть вся непрерывно(е) искание истины, но на всех путях жизни ищет ее тщетно, потому что истина не покупается трудом, а дается даром и вдруг, как девичья любовь». [119] Сологуб Ф. Переписка с Л. Я. Гуревич и А. Л. Волынским / Публ. И. Г. Ямпольского И Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1972 год. Л., 1974. С. 119.

События романа разворачиваются в уездном городке, в котором, за неимением средств, вынужден служить учитель Василий Маркович Логин. Служба ему ненавистна. Жизнь русского захолустья (карты, пьянство, сплетни, грубые развлечения) вызывает у него раздражение и ненависть. Логин предстает мучеником, осужденным видеть только «непрерывное зло жизни» — бесцельной, нелепой, глупой, дикой, злой, жестокой, злобной, больной, мертвой (Сологуб намеренно играет этими словами на каждой странице, ведь весь мир в его представлении лишь «зеркало злой воли»). [120] Характерная черта поэтики сологубовских текстов — неприметные, ненавязчивые повторы отдельных деталей, посредством которых создается смысловая вертикаль (термин Вяч. Иванова), когда «сравнения перерастают в метафоры или метонимии, потом в символы и, наконец, приобретают „архетипически“ окрашенную значимость» ( Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX — начала XX в. (В. Брюсов, Ф. Сологуб, А. Белый) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л., 1984. С. 271).

Логин буквально заключен в магический круг зла: около него непрестанно мелькают «глупые, злые лица», звенит «злобный смех», нашептывают «злые думы» и «злые речи», наполненные «жестоким ядом злой клеветы», его преследует «кто-то злой и туманный» и т. д. и т. п., сам он страдает приступами «дикой злобы». «На мне отяготела жизнь»; «Мы потеряли старые рецепты жизни и не нашли новых», — сетует герой.

«Мы», от имени которых ведет ламентации Логин, относится к тем, кто вступил в активную жизнь в начале 1880-х годов — в период наступившей после 1 марта 1881 года духовной и политической реакции, — о них Сологуб вскользь заметил на полях рукописи «Одиночества»: «Типы молодого поколения, еще более дряхлые, чем он сам (герой поэмы. — М. П.). Общество относится к революции как робкий онанист. Онанист смело вкусил запретного плода, отверг все авторитеты и всю рутину. Беспредельно смелый и свободный дух. Никогда не установится. Вечная жажда». [121] ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 33. Л. 70. В стихотворении «Восьмидесятникам» он диагностировал: