В Слепцов - Спевка

Скворцов задумался.

__________

* Pianissimo - очень тихо (ит.).

- Как что? Пою-с.

- Что вы поете?

- Тебе поем-с.

- А я вам говорю, что вы дрова рубите.

Скворцов улыбнулся.

- Что вам смешно? Смешного ничего нет. А за жалованьем кто первый? Вы. Э-эх, дроворубы! Сколько раз говорено было: тенор, не рвать! Нежнее, вполслова бери: ве-ве-фо-фем, ве-ве-вла-во-фло-фим... А то: теб-беб поем теб-беб... на чт это похоже? Опять сначала! "Тебе благодарим" - тенор, капни и уничтожься! Альт, журчи ручейком! Дишкант, замирай!

Наконец пошло дело на лад: бас не рубили, дискант замирали, журчали альт, тенор капали и уничтожались, регент аккомпанировал. Вдруг среди пения раздался щелчок по лбу одного из альтов за то, что он сполутонил и плохо журчал; но это нисколько не помешало пению. Альт заморгал только глазами и сейчас же поправился.

- И молимтися, боже наш... - ревели баса, делая свирепые лица.

- Бо-же, на-ха-хаш, бо-жхе нх-а-аш...- выделывали тенор, закидывая головы кверху и виляя голосом, точно хвостом.

- И-мо-лим-ти-ся бо... - гремел как труба шершавый бас, злобно ворочая белками и как будто собираясь растерзать кого-то.

В это время постучали в дверь; пение опять приостановилось.

- Кто там еще? - закричал регент, недовольный тем, что ему помешали.

Вошел дьячок, плотный, небольшого роста человек лет сорока пяти, в долгополом сюртуке и с бакенбардами, которые шли у него вокруг всего лица, как у обезьян старого света.

- Мое вам почтение, - говорил дьячок, медленно кланяясь.

- А! Василь Иванычу! Прошу покорно садиться. Трубочки не прикажете ли? - говорил вдруг захлопотавшийся регент.

- Ничего, не беспокойтесь; у меня цигарки есть. Я вам, кажется, помешал?

- Нет, это мы старое проходили, чтобы не забыть. Садитесь, Василь Иваныч. чайку не угодно ли? Я сейчас велю. Это у меня живо.

Регент отворил немного дверь в спальню, просунул туда свою голову и, прищемив ее дверью, сказал вполголоса своей жене, лежавшей на кровати:

- Василь Иваныч пришел. Сама посуди! Нельзя же.

- Да, ты вот еще двадцать человек назовешь сюда, и пой всех чаем, отвечала она.

- Я не звал; он сам пришел.

- Ну, ну. Ступай уж!

- Так сделай же милость!

- Разговаривай еще!

- Ну, не буду, не буду.

И регент вошел в залу.

- Ну-с, почтеннейший Василь Иваныч. Так как же-с? - сказал регент, садясь подле дьячка.

- А ничего-с. Все слава богу, - отвечал дьячок и кашлянул.

- Так трубочки не угодно?

- Нет-с, благодарю покорно.

- Да, да, вы не курите. Цигарок-то у меня нет. Ах ты, досада! Как здоровье супруги вашей? Деточки как?

- Слава богу.

- Ну и слава богу. Батюшка как, в своем здоровье?

- Батюшка-то? Да уж они обыкновенно...

- Нездоровы?

- Вот этим местом жалуются, почему что как служба очень затруднительна, ну и опять лета.

- Так, так; лета не молоденькие. Да, жалко, жалко.

Регент и гость замолчали.

- Да не прикажете ли водочки? - неожиданно спросил регент.

- Что ж? Нет-с, благодарю покорно.

- Ну как угодно. А то послать?

- Зачем же-с... хм, беспокоиться?

- Что за беспокойство? Так я пошлю.

Дьячок откашлялся так, как будто в горло ему попала крошка, и стал внимательно осматривать потолок.

- Фекла! - нерешительно закричал регент. Ответа не было.

Несколько минут продолжалось томительное молчание. Тенор и бас осторожно усаживались по стенке, в спальне сердито трещала кровать; мальчишки шептались в передней. регент смотрел на дверь, но, видя, что кухарка нейдет, сказал про себя: "Что ж это она?" - и пошел в спальню. Там опять начался разговор вполголоса.

- Да ты пойми! - говорил регент своей жене, стараясь растолковать ей необходимость послать за водкой.

- Нечего понимать. Я знаю, ты рад со всяким пьянствовать. Что ты из меня дурочку-то строишь?

- Тише! Да где же я строю? Ты пойми, что моя репутация от этого может пострадать.

- От водки-то? Как не пострадать. Ступай, ступай!

- Ну, Машенька; ну будь же рассудительна!..

В то же время в зале дьячок покровительственным тоном и отчасти в нос говорил певчим, ни к кому в особенности не обращаясь:

- А что, погляжу я, нынче куды как стали петь мудрено. Иной раз этто слушаешь, слушаешь: что ж это, мол, господи! Неужели ж это церковное пение? оказия!

Певчие внимательно молчали.

- Ну, как же тепериче у вас этот партец 4... - начал дьячок.

- Что это вы, Василь Иваныч, изволите объяснять? - перебил его вошедший регент.

- А вот с господами певчими про партесное пение разговорились. Мудрен что-то, говорю я им. Никак не пойму, что за дела за такие.

- Да, да; я знаю, вы не жалуете новой музыки.

- Нет, ведь что же... И в наше время, бывало, какие концерт певали в семинарии: Дивен бог во дворе святем его или этот опять: возведох. Знатные концерт! Бывало, это тенор: голосом-то заведет, заведет... Ах, пропади ты совсем! У нас преосвященный любил пение, знаток был этого дела. Бывало, певчие хоть на голове ходи, а уж в церкви у него держись. Публика, бывало, барынь что вся губерния съезжалась слушать. Народ все чистый; мужичья этого нет. Октава была такая, я вам скажу, дубина совершенная, грамоте даже плохо знал, а голосище имел здоровый; бывало, как хватит: "взбранной воеводе" боже ты мой! Барыня одна, полковница, так и присядет, бывало. Эдакий голос был! За голос, собственно, и в дьякон вышел. Или опять многолетие возглашать. Которые барыни слабость за собой знали, всегда в это время на двор выходили, потому никак невозможно стерпеть. Так тебя и огреет, словно вот поленом по голове; другие дишкант, особливо с непривычки, - глохли. Это пение, и действительно. А то что это такое? послушаешь: тили-тили, а все толку нет. Нищего через каменный мост тянут, прости господи.

- Оно вот видите ли, Василь Иваныч, - возразил ему регент. - Пение-то, ведь оно, как бы вам сказать? Теперь хоть бы взять киевский напев, или там симоновский, что ли. Как его понять? Нет, вы не говорите! Тут надо большой ум иметь. Например, сартиевская штучка 5. Что это такое?

- Это я все довольно хорошо понимаю, - сказал дьячок.

- Нет, позвольте! Я говорю, возьмем, ну, хоть "тебе бога хвалим". На что лучше? Победная песнь, мелодия, слезы умиления исторгает. А между тем я сейчас этот божественный гимн под мазурку сведу. Вот слушайте! "Тебе бога хва-га-лим, тебе господа испо-вге-ду-гу-ем..." Видите? А теперь я так спою: "Теб-беб богга хваль-лим, теб-беб ггосподда исповедуем..." Разница? Вот таким-то манером, я и говорю... Фекла! Что ж это она запропала?

- Несу.

В дверях показалась кухарка с подносом, на котором стоял графин и тарелка с огурцами.

- А-а! Ну-ка, давай-ка его сюда! Василь Иваныч, с наступающим!

- Сами-то вы что же?

- Кушайте! Кушайте! Вы гости.

- По закону, хозяину прежде пить, - ломался дьячок.

- Нет, уж вы кушайте! Я еще успею.

- Н-ну, делать нечего.