Виктор Слипенчук - Зинзивер

Нет нужды говорить, что мы помирились и решили устроить себе в некотором смысле медовый месяц - съездить в гости к моей матушке, а уж потом куда-нибудь за границу.

ГЛАВА 45

Несколько дней мы готовились к отъезду - это были прекрасные дни. С утра я пригонял машину, мы объезжали магазины, рынки (искали подарки маме и ее товаркам), а потом уносились за город - катались. Или останавливались на высоком берегу Волхова и наблюдали ледоход. Не знаю, есть ли в словах "Волхов" и "волхвы" какая-то родственная связь, но мне всегда представлялось, что есть. Я чувствовал эту связь как бы на вкус, кончиком языка. В самом понятии "седой Волхов" мне открывались белые-белые дали, холмы берегов, церквушки - открывалась вековая мудрость Святой Руси. А когда набегал ветерок и приносил со стороны Волхова запах талого снега и студеной воды, а закатное солнце возжигало золотой купол храма Премудрости, у меня не оставалось никаких сомнений, что в словах "Волхов" и "волхвы" корень един и он в святых дарах Богу. Убежден, что во второе Его пришествие, которое уже "близ при дверех", именно с берегов Волхова понесут Ему волхвы свои святые дары: надежду, веру, любовь, которые и станут для мира новых дней золотом, ладаном и смирной.

Однажды мы с Розочкой стояли на крутом берегу - движущаяся равнина и крошево льда, звенящий шелест и мириады пузырьков воздуха, поднимающихся из темных глубин, вдруг окатывали нас, создавая иллюзию полета. Водянистая пыль вздымалась волнами, и так же волнами вздымалась ярчайшая радуга, которая накрывала нас, - мы превращались в какие-то светящиеся тени, тени парящих птиц. Я предложил Розочке сесть в машину, но она неожиданно резко повернулась ко мне:

- Хочешь знать, почему я не стала новой матерью Розарией Российской?!

Оказывается, Розочка немало сил положила, чтобы приблизиться к своей сверхвысокой цели. Она побывала во всех женских монастырях Москвы, но, увы, всюду для пострига требовались какие-то непонятные рекомендации духовника и обязательно его благословение. А когда по примеру матери Терезы она вышла на улицы, чтобы помогать всем сестрам, нуждающимся в помощи, которых, как оказалось, хоть пруд пруди на любой станции метро, и начала с того, что подобрала пьяную женщину, - ее, Розочку, тут же арестовали и посадили в СИЗО "по подозрению в грабеже пьяных лиц". И что ужасно - ту женщину, из-за которой разгорелся сыр-бор, несмотря на все уговоры, милиционеры так и оставили на автобусной остановке. Привалили к грязной металлической урне, словно неодушевленный предмет, и - уехали. А уж как над Розочкой издевались - не верили, что по бескорыстию пыталась помочь. Тогда в СИЗО она и познакомилась с Катрин.

Воспоминания о Катрин и вообще о той московской квартире были еще достаточно свежими, болезненными, но Розочка все же решила поведать о своих похождениях. Однако неожиданно даже для себя я взмолился не делать этого, пощадить нас обоих. В самом деле, если у меня не было сил слушать ее откровения, то каково же было бы ей рассказывать о них?!

Любовь - это не только ты и я... Это еще желание прощать и быть прощенным. Именно тогда, выйдя из радуги, я впервые почувствовал, что мы с Розочкой - одна семья, одно целое, неразделимое...

Потом мы ехали в машине, я держал руки на руле, а она сидела рядом. Иногда я взглядывал на нее, и тогда она клала свою руку на мою и сжимала что было сил. Чувствовать вместе одну скорость, одну дорогу, одну судьбу... Я всей душой был благодарен Богу, что наконец-то Он просветил нас, что наконец-то дал почувствовать, что мы с Розочкой - одно целое. И это было тем более радостным, что мы собирались в гости к моей маме.

Но с поездкой ничего не вышло, то есть с поездкой на Алтай. Утром двадцать третьего апреля внезапно зазвонил телефон - Розочка опередила меня.

- Вызывает Черноморск... Ну и ма, в тот раз забыла сказать, что картошка уже взошла, - весело сообщила Розочка (я тоже улыбнулся).

Потом она побледнела и испуганно отдала трубку.

Звонил главный врач районной больницы. Он сказал, что сегодня, где-то во втором часу ночи, умерла Раиса Максимовна Пурпурик. Смерть наступила во сне в результате обширного инфаркта.

Внезапность звонка, официальность тона не оставляли сомнений.

- Как же так, ей всего сорок?..

Главврач какое-то время напряженно молчал, а потом, сменив официальный тон на сочувствующий, поинтересовался, знаю ли я о ее слабости к спиртному. Я ничего не ответил. Тогда он сказал, что начиная с Пасхи Раиса Максимовна, грубо говоря, не просыхала.

Никогда прежде я не видел Розочку столь испуганной. Она стала убеждать меня, что ехать на похороны не надо.

- Мы скажем главврачу, что это он не с нами разговаривал, и никто ничего не узнает...

- При чем тут главврач, при чем тут "никто не узнает"? Мать умерла! вскричал я потрясенно.

Розочка упала на диван и зарыдала в голос. Кажется, она поняла нелепость и жестокосердость своих слов. Я не упрекал, я вдруг почувствовал, как глубоко она несчастна. А когда вернулся с билетами, Розочка уже спала. Я прошел в кабинет, чтобы не разбудить ее, и по какой-то случайности откинул матрас, лежавший на полу, -и тоже почувствовал себя глубоко несчастным. Под матрасом валялись использованные шприцы и ампулы из-под морфия.

Я тихо лег на пол и стал смотреть в потолок. Но потолка не видел, он растворился и исчез как бы в тумане, как бы за далекой линией горизонта.

Розочка! Она опять стала колоться. Все эти дни, что пробыла в кабинете, она держалась на морфии. А как искусно маскировалась! Мне было жаль Розочку и умершую Раису Максимовну, но больше всего мне было жаль себя. Я не знал, что предпринять, что делать, как жить дальше?! Ведь если Розочка опять стала колоться, значит, ее опять стали одолевать невыносимые боли, а это уже явный факт обострившейся болезни. А обострение миелолейкоза (я теперь это знал наверняка) всегда смерти подобно.

Я лежал и смотрел... но ничего не видел, все растворялось и исчезало...

- Митенька! Ты плачешь? Почему?..

Я не заметил, когда подошла Розочка. Ну что я мог ответить?! Я вынул из-под матраса руку с использованными шприцами и ампулами.

- Ах, это! - с грустью сказала Розочка и тихо легла рядом со мною.

Сколько мы лежали - бог весть... Неожиданно она прикоснулась к моим глазам и погладила их. Потом и я прикоснулся к ее глазам - и тоже погладил, потому что это очень тяжело - смотреть за линию горизонта, за которой все растворяется и исчезает как бы в тумане.

- Знаешь, Митенька, даю тебе слово, что брошу ширяться. Только вот в эти дни... я предчувствовала насчет мам?ан... Но я выкарабкаюсь и брошу, ты мне, Митенька, верь, верь! А сейчас я очень боюсь, что не справлюсь, как-нибудь опозорю мамку, а этого нельзя... надо, чтобы все было по-людски, мама, может, из-за меня стала алкоголичкой, из-за моей треклятой болезни. Ах, Митя, Митя!..