Олег Слободчиков - Нечисть

Я долго ждал, не отводя глаз от того пня, чтобы не потерять его из виду среди других... Лесник не показывался. Я поднял с тропы камень, швырнул в пень. Камень ударился в него, издав гулкий звук, отскочил от иссохшей древесины, шевеля траву, прокатился по склону и замер. Из-за пня с визгом выскочил пес. Поджав хвост так, что он торчал из-под собачьей морды в виде козлиной бороды, побежал в гору.

- Эй! - крикнул я, вставая в полный рост.

Подошел к пню. За ним никого не было. Похоже, что местный леший имел обыкновение оборачиваться Лесником или Лесник водил дружбу с нечистью. Или мне, после болот, всюду мерещилась нечисть?

Над головой шумел лес. Первые лучи солнца золотились на вершинах гор. Легкие облака неслись по небу. Мне меньше всего хотелось думать о деревне и о болоте. Я смахнул навязчивые мысли как паутину с лица и пошел дальше, теряя тропу, угадывая направление только по солнцу.

Я поднялся на водораздельный хребет и увидел далеко впереди узкую полоску моря, открывавшегося с высоты. Над головой качал ветвями могучий кедр. Его толстые, как гнутые деревья, корни подрыли дикие свиньи. А выше корней на почерневшем комле затягивалась черной сушинкой зарубка, причудливо выдолбленная в виде короны. Глядя на нее, я вдруг почувствовал папашину руку, его пьяный кураж и подумал: "Вот ведь как бывает! И он сидел на этом самом месте. и куда-то ведь шел. Я иду куда глаза глядят, куда душа желает, но то и дело оказываюсь на тропе отца. Куда же иду я?"

Пробравшись по хребту до следующей скальной высотки, я отыскал по пути еще пару отцовских зарубок. Наверное, я и дальше шел бы верхами, все четче повторяя отцовский путь, но увидел сверху дикую козу и стал осторожно спускаться в падь. Я не смог подкрасться к ней на выстрел, но пока преследовал добычу, так далеко ушел от моря, что лес уже стал припахивать сыростью болот. С ветвей больных лиственниц зелеными бородами свисал лишайник. Искореженные ветрами, усохшие до металлического звона, стояли вокруг черные кедры без хвои. Пора было поворачивать назад. И тут я увидел зайца.

Я прицелился, подержал его на мушке и опустил ружье. "Да заяц ли это?" - засомневался, жалея истратить попусту дробовой патрон. То, что я принял за зайца, теперь уже казалось мне причудливым пеньком. Я крадучись приблизился шагов на десять-пятнадцать и снова прицелился, отчетливо различая заячьи уши и даже пушистую нашлепку хвоста. Но почему заяц сидел неподвижно? "Больной или дохлый?" - засомневался я, сделал еще несколько шагов к нему и даже наклонился, чтобы разглядеть, дышит ли. Так и не поняв, ткнул его стволом в спину.

Заяц с воплем подскочил на месте, выпучил испуганные глаза, кинулся в кустарник - оттуда донесся собачий визг. За моей спиной мелькнула тень, и влажные ладони прилипли к щекам.

- Все-таки укараулила! - усмехнулся я, не оборачиваясь и не вырываясь, чего терпеть не может нечисть, получающая прибыток сил от ужаса и домыслов.

По обычаю болот, на меня должна была обрушиться самая грязная брань. Но за спиной послышалось тихое всхлипывание. Я стряхнул мокрые ладони с лица и обернулся. Моя бывшая невеста-кикимора висела вниз головой на толстой ветке. Густые просохшие волосы копной трав стелились по сырой земле. Зеленые глаза были огромны и по-человечески печальны. Из них катились крупные слезы. Я взглянул на нее - жалость шевельнула сердце. Не такой уж безобразной показалась она мне вдруг. И молчание ей было к лицу.

Как знать, если бы она не раскрывала свой поганый рот, может, я и поплелся бы следом за ней в болото, выкурил косячок, хлебнул отравы и хохотал бы с такими же уродами над собой: ублюдок в люди выбиться решил! Но долгого молчания кикимора вынести не могла. Соскочила на землю, выпучила бельма, выбросила вперед руки, норовя оцарапать когтями мой длинный и такой уязвимый нос.

- На все болото опозорил девицу невинную, в изменах не искушенную! заголосила. - Меня теперь не то что уроды вроде тебя - комары топтать не желают! Усыхаю! - она упала на спину, дрыгая ногами.

Посмотрел я на нее незамороченными глазами. Плюнул:

- Шла бы ты в болото, пока не просохла! Глянь, потрескалась уже!

Кикимора заорала изюбром, завертелась волчком, перебирая складки лягушачьей кожи, высматривая все прыщики и язвочки. Я закинул ружье на плечо и зашагал в гору, смирившись с тем, что охота не удалась. С высоты хребта обернулся к пади и увидел весело скачущую к болоту кикимору. За ней увивался лесниковский пес и при этом вертел хвостом так, что казалось, будто над ним висит серый круг. Она же благосклонно лягала его пяткой.

Небо незаметно подернулось облаками, отяжелело тучами. Пропало солнце. Я оглянулся вокруг и понял, что слегка заплутал. Не беда, любой ручей из леса ведет к морю. Может быть, не так просто и не так скоро, как хотелось бы, но из леса я выйду. Стал накрапывать дождь: как известно, встречи с болотной нечистью удачи не приносят.

Я спустился к первому встретившемуся ручью и пошел по его берегу, продираясь сквозь мокрый кустарник и бурелом. Не успев еще насквозь промокнуть и озлиться на непогоду, спустился ниже по склону. И вдруг с другой стороны ручья пахнуло дымком. Где-то рядом были люди. Хотя что им до меня? Да и у меня невелика была нужда во встречах у чужого костра. И все же я заметил странность: на противоположной стороне ручья отчетливо была видна тропа, которая не пересекала ручей, а упиралась в него и обрывалась. Впрочем, такое изредка бывает, если поблизости зимовье. Вскоре забылись бы и эта тропа, и ручей, если бы не знакомая засечка на комле старого дерева. Я огляделся, примечая места, и еще быстрее пошел вниз, укрывая свое старенькое ружье от дождя.

На спуске к тропе, по которой я вышел из деревни, я подстрелил пару рябчиков, сунул их в туесок и добежал бы до дома не отвлекаясь. Но из-под камня донесся знакомый оклик: "Мяу!" Мой кот сидел на сухих листьях в уютной пещерке и терпеливо пережидал непогоду. Расположился он с удобством, предпочитая отлеживаться и неделю, только бы не намочить хвост.

Я вытащил его. Он брезгливо цеплялся за мою мокрую одежду и косился на туесок с рябчиками.

- Морда треснет! - проворчал я, сунул кота за пазуху и побежал к дому.

Дом был тих и уютен. Я бросил одежду, выгрузил рябчиков на стол, пинком загнал кота под койку, завернулся в одеяло и принялся разводить огонь в печи.

В дверь постучали. Вошла Ведмениха в грубом мужском плаще. Улыбаясь, поставила на стол миску со сметаной. Обошла стороной кочергу, села на краешек сундука.

- В такую погоду корову пасти нельзя: простынет, бедная. А сена нет! всхлипнула Ведмениха, и слезы покатились по ее щекам.

- Помогу накосить, - с готовностью отозвался я, понимая, за что мне принесена сметана.