Николай Лейкин - Угловые

— Мнѣ именно и хочется посмотрѣть, какъ живутъ угловые жильцы. Нѣтъ, вы меня къ ней проведите.

— Да ужъ пожалуйте, пожалуйте, коли вамъ такъ угодно.

Онѣ сдѣлали нѣсколько шаговъ по корридору, и Кружалкина отворила дверь въ комнату. На барыню теперь ужъ пахнуло сильнымъ перегаромъ водки и махорки. Барыня стала кашлять и прикрыла носъ и ротъ носовымъ платкомъ.

— Охлябиха, чего ты валандаешься и не идешь? — сказала Кружалкина. — Вотъ барыня теперь къ тебѣ ужъ сама.

— Сейчасъ, сейчасъ… Извините, сударыня… Очень ужъ я не въ порядкѣ была. Вотъ только юбченочку на себя накину и платокъ… — послышалось изъ-за розовой ситцевой занавѣски на шнуркѣ, которой была раздѣлена комната на двѣ половины.

Барыня покосилась и обозрѣла первую половину комнаты. Стояли три койки, изъ коихъ одна на березовыхъ полѣньяхъ, выглядывавшихъ изъ-за сѣраго одѣяла. На одной койкѣ, покрытой овчиной полушубка, лежалъ, обернувшись къ стѣнѣ, босой субъектъ съ всклокоченной головой, въ жилеткѣ, изъ проймъ которой выглядывали ситцевые рукава рубахи. Субъектъ храпѣлъ отчаянно. Барыня невольно посторонилась отъ его койки, оглянулась и, видя, что лакей стоитъ въ дверяхъ, успокоилась.

— Вотъ и стуликъ здѣсь есть. Пожалуйте на стуликъ присѣсть, ваше превосходительство, — бормотала Кружалкина. — На стуликѣ вамъ будетъ много спокойнѣе.

Барыня присѣла, продолжая держать платокъ около носа, и сказала Кружалкиной:

— Вамъ непремѣнно надо почаще провѣтривать комнату.

— Да конечно оно слѣдуетъ, барыня-сударыня, а только ужъ олень выстужается комната-то, а наши жильцы тепло любятъ. Вѣдь ужъ и такъ черезъ день топлю, а дрова дороги.

Изъ-за занавѣски показалась Матрена Ивановна Охлябина, запахиваясь на груди и животѣ сѣрымъ суконномъ платкомъ, кланяясь и говоря:

— Ужъ вы извините, ваше превосходительство, что я заставила васъ долго дожидаться. Очень ужъ я была несуразная, показаться-то мнѣ было нехорошо.

— Вы Матрена Охлябина, вдова? — спросила ее барыня.

— Точно такъ, ваше превосходительство, настоящая вдова и четверо дѣтей у меня, малъ-мала-меньше… — отвѣчала Охлябина, поклонившись.

— А гдѣ-же ваши дѣти, Охлябина?

— Дѣти-то? Да одна большенькая дочка въ школѣ у меня, благодѣтельница, а другой махонькій мальчикъ спитъ за занавѣской. Хворенькій онъ, барыня…

— А остальные двое?

— Остальные-то? Въ пріютѣ, ваше превосходительство. Не скрываю, въ пріютѣ. Были благодѣтельницы и помѣстили въ пріютъ, дай имъ Богъ здоровье. Денно и нощно Бога молю о ихъ здравіи.

— Стало быть на вашемъ попеченіи только двое дѣтей, а вы пишете въ прошеніи, что четверо.

— Да вѣдь ужъ это, барыня, порядокъ такой, всѣ такъ пишутъ. Вѣдь и имъ тоже нѣтъ, нѣтъ, да какой-нибудь кусочекъ въ гостинчикъ снести надо… Все-же мать… Придешь съ пустыми руками, такъ смотрятъ.

— Вы давно-ли вдовѣете-то? — спросила барыня посматривая на слишкомъ полный станъ Охлябиной.

— Да ужъ пятый годъ, сударыня… И бьюсь, бьюсь я, какъ рыба объ ледъ, — дала отвѣтъ Охлябина, нѣсколько смутившись отъ взгляда барыни, и натянула платокъ на животъ. — Покойникъ у меня сторожемъ служилъ. Мы, барыня, по гривенникамъ, десять рублей чайныхъ денегъ сбирали.

— Ну, а теперь работаете что-нибудь? — допрашивала барыня.

— Да гдѣ-же, ваше превосходительство, при дѣтяхъ-то? Вѣдь ихъ накормить, обмыть надо. А ихъ четверо.

— Двое только.

— А было четверо. Двое-то всего только годъ какой-нибудь. Да и отъ двоихъ трудно отлучиться. Вотъ что отъ благодѣтелей получу, тѣмъ и живу.

— Могли-бы ходить работать. Дѣвочка въ школу ходить, стало быть на вашемъ призрѣніи только одинъ ребенокъ. Сколько ему лѣтъ?

— Третій годокъ пошелъ. Несмышленокъ онъ.

— Его въ Ясли. Близъ васъ есть такой пріютъ Ясли, гдѣ вы можете за десять копѣекъ въ день приводить вашего ребенка на время работы вашей въ этотъ пріютъ.

— Знаемъ мы, барыня. Но тамъ его уморить могутъ. А вѣдь я мать, мое дѣтище…

— Какой вздоръ вы говорите! Я сама тамъ членъ… — сердито проговорила барыня;. — Но странно… Вы вдовѣете пять лѣтъ, а у васъ ребенку третій годъ.

— Ахъ, барыня добрая! Всѣ мы люди-человѣки! — вздохнула Охлябина.

— Вы почему-же, собственно, теперь обратились въ наше общество съ прошеніемъ? Что вы просите?

Охлябина встала втупикъ.

— А какое ваше общество, ваше превосходительство? — спросила она послѣ нѣкотораго молчанія. — Я, барыня, во многія общества подавала, такъ ужъ перепуталась.

Барыня объявила, какое общество, и прибавила

— Мы довольно широко помогаемъ, по разнымъ отраслямъ, разумѣется только съ разборомъ. Вамъ что-же нужнѣе-то было-бы? Вы въ прошеніи не упоминаете.

— Намъ-то? Да лучше-бы, ваше превосходительство, денежную милость, такъ какъ мы сироты, а пить-ѣсть надо. Работать отъ дѣтишекъ не могу, да и хвораю я. Не оставьте денежной милостью.

— Нѣтъ, денегъ на руки мы не даемъ. Это наше правило. Мы можемъ дать вашимъ дѣтямъ бѣлье… сапоги…

— Вотъ вотъ… Тогда сапожки дѣвочкѣ позвольте.

— Это которая въ школу ходить? Доставьте намъ удостовѣреніе отъ у учительницы, что дѣвочкѣ нужны сапоги. Или, можетъ статься, у васъ за уголъ, не плачено?

— Не плачено, не плачено, сударыня. За цѣлый мѣсяцъ не плачено, — подхватила Кружалкина, стоявшая сзади барыни, и подмигнула Охлябихѣ.

— Тогда явите божескую милость на уголъ пожертвовать. Да фуфаечку-бы тепленькую мальчику-то и чулочки шерстяные, — просила Охлябиха.

— Что-нибудь ужъ одно. И то, и другое мы не можемъ въ однѣ руки. Наше общество слабо въ денежныхъ средствахъ. Сколько вы платите за уголъ?

— Полъ-комнаты у насъ, барыня-сударыня.

— Сколько-же вы платите?

— Пять рублей, — пробормотала искренно Охлябиха.

— Шесть… — брякнула въ то-же время Кружалкина.

— Ну, вотъ за квартиру за мѣсяцъ будетъ для васъ заплачено, — сказала барыня — Но вы должны работать, непремѣнно работать, — прибавила она и поднялась со стула, сбираясь уходить.

Въ это время въ дверяхъ показалась Марья и загородила собой барынѣ дорогу.

— И я къ вамъ, барыня-сударыня-благодѣтельница… — заговорила она, стараясь надвинуть на подбитый глазъ платокъ и этимъ прикрыть изъянъ. — Если вы изъ того общества, которое сапоги выдаетъ дѣтямъ, то и я просила за своего мальчика. Ужъ не оставьте, ваше превосходительство, нашу бѣдность непокрытую. Вѣдь вотъ я бьюсь, какъ рыба объ ледъ.

Барыня съ головы до ногъ окинула Марью взглядомъ, и спросила:

— Да ваша фамилія-то какъ?

— Кренделькова… Марья Кренделькова, благодѣтельница.

— Кренделькова? Не помню такой. Хотя ваша фамилія такая, что легко запомнить. Вы здѣсь живете?

— Въ этой-же квартирѣ существуемъ, сударыня, только въ другой комнатѣ. Тамъ, рядомъ, я уголокъ снимаю. Махонькій уголокъ по сиротству нашему… Вотъ и квартирная хозяйка тутъ. У нея можете спросить.