Николай Лейкин - В усадьбе

— Онъ ужъ и такъ уворовываетъ. И не съ козломъ надо на него выходить, а просто взять и прогнать его, сказалъ баринъ.

— То-есть это въ какихъ же смыслахъ прогнать? спросилъ кучеръ.

— Будто не понимаешь! Какой маленькій! Прогнать за пьянство и взять новаго кучера.

— Новаго возьмете, при домовомъ все равно пьянствовать будетъ. Я изъ-за чего выпилъ сегодня? Изъ-за страху, изъ-за домового. Не каждому тоже пріятно, чтобы съ коекъ сбрасывали по ночамъ, да синяки подъ глазами подставляли. Ночь-то подходитъ, такъ боишься… А дать Амосу Ермолаеву шесть рублевъ за козла — и ничего не будетъ.

— Ты говори толкомъ. Амосу Ермолаеву пропитаго кѣмъ-нибудь козла сбыть надо, что ли? подсмѣивался баринъ.

— Зачѣмъ Амосу Ермолаеву козла сбывать такъ ужъ оченно. У него свои лошади есть, а когда я ему разсказалъ о домовомъ, то онъ и продаетъ изъ усердія. «Скажи, говоритъ, вотъ, барину, что у меня есть козелъ». Да и чего тутъ скупиться-то вашей милости? Просто не расчетъ. Шесть рублевъ на козла пожалѣете — въ лошадяхъ тысяча препона выйдетъ. Да и козленокъ-то какой веселый! Прикажете ему сказать?

— Не надо мнѣ козла.

— Вы ужъ хоть меня то пожалѣйте, ежели вы своихъ лошадей не жалѣете. За что я буду страдать? Вотъ лошади-то! Эво, какъ я ихъ руководствую! Извольте посмотрѣть, какъ онѣ отъ овса себѣ небо наѣли.

— Оно и замѣтно, пробормоталъ баринъ.

— Извольте полюбопытствовать, настаивалъ кучеръ, схватилъ лошадь за языкъ и открылъ ей ротъ, но баринъ вышелъ изъ конюшни.

— Ты до двѣнадцати часовъ выходись хорошенько и отпейся квасомъ, сказалъ онъ кучеру: — а пообѣдавши запрягай пару лошадей въ тарантасъ. Мнѣ сегодня на станцію надо ѣхать.

— Мы запрягемъ-съ… Будьте покойны… А только безъ козла невозможно… безъ козла не жить-съ, бормоталъ кучеръ, слѣдуя за бариномъ.

Баринъ снова направился на террасу.

— Ахъ, ты жизнь, жизнь кучерская! Вотъ собачья-то жизнь! слышалось ему въ догонку.

— Нѣтъ, ужъ это изъ рукъ вонъ! Это рѣшительно ни на что не похоже! Въ жизнь свою я никогда не повѣрю, чтобы какихъ-нибудь два десятка куръ могли съѣсть въ одну недѣлю куль овса! горячился баринъ на дворѣ своей усадьбы. — И это въ лѣтнюю пору, когда курица роется въ навозѣ, питается червями и личинками.

Тумбообразная и рябая баба, птичница и скотница Василиса, перебирала руками передникъ, завязанный подъ грудями, и говорила:

— А гусей-то, баринъ, вы ни во что не ставите? Вѣдь у насъ семь гусей. И они овесъ кушаютъ.

— Гуси наши даже дома не ночуютъ, а сидятъ на прудѣ.

— Ночевать не ночуютъ, а кушать-то домой всетаки приходятъ. Кромѣ того, утки…

— Гуси, куры, утки… Все-таки невозможно… У меня тройка лошадей куля овса не съѣстъ.

— Помилуйте, да нешто я сама овесъ ѣмъ? Вѣдь я овса не ѣмъ, обидчиво говорила птичница. — Стараешься, стараешься для вашей милости, а отъ васъ только одинъ попрекъ. За то вы посмотрите на нашу птицу… Птички, какъ кубышечки. Ахъ, да… А индѣйки-то вы ни во что не считаете? Вѣдь у насъ индѣйки… Индюкъ подойдетъ къ шайкѣ — цапъ, цапъ, смотришь, половины гарнца и нѣтъ.

— Отруби тебѣ еще идутъ на птицъ, хлѣбъ… Картофель… Крапиву ты имъ рубишь и шпаришь.

— Отрубями я цыплятъ кормлю.

— Вретъ, вретъ! кричала съ крыльца ключница Афимья. — На цыплятъ ей гречневой крупы выдаю. Цѣлый четверикъ въ недѣлю она цыплятамъ стравливаетъ. Да цыплятамъ ли? прибавила она. — Вонъ мурло-то у ней лопнуть хочетъ.

— Мурло! Ты на свой-то портретъ посмотри. Взгляни въ зеркало-то, полюбуйся. Я и хозяйскими харчами до отвалу довольна. А вотъ у кого носъ отъ хозяйскихъ наливокъ въ цвѣтъ ударять начало, тому надо стыдиться.

— Ахъ, ты, дрянь эдакая! Да какъ ты смѣешь меня хозяйскимъ добромъ попрекать! взвизгнула ключница. — Я хозяйское-то добро пуще глаза берегу. Это вы вотъ съ мужемъ ходите да походя калачи пшеничные жуете. Изъ какихъ доходовъ тебѣ калачи ѣсть? Изъ какихъ доходовъ тебѣ чаи съ вареньемъ распивать?

— Не твое дѣло! Сама барыня позволила мнѣ ягодами пользоваться.

— Ягоды ягодами, а вѣдь сахаръ-то денегъ стоитъ, чтобъ варенье варить. Отъ доходовъ праведныхъ мужъ-то твой спиньжакъ себѣ новый сшилъ, что ли? А заячьи шкуры на шугай скупаете… Будто я не знаю, что вы заячьи шкуры скупаете! А овчины кто подбираетъ? Тулупъ у мужа есть, такъ нѣтъ, надо новый строить. Будто я не слыхала, какъ вы съ портнымъ-то сговаривались!

— И мы тоже знаемъ, какъ ты четвертуху французской водки Ивану на деревню передала. У самой-то, небось, хвостъ замаранъ, такъ и про людей думаешь.

Баринъ давно уже стоялъ зажавши уши и кричалъ: «Довольно! Довольно! Молчать!» Но его не слушали. Нужны были большія усилія, чтобы унять двухъ расходившихся бабъ. Изъ-за угла сарая показался мужъ птичницы Василисы, садовникъ, и сталъ вступаться за жену.

— Намъ хозяйскаго овса не надо. Мы его не продаемъ. Мы ежели что получаемъ на руки, то курамъ стравливаемъ, говорилъ онъ. — Также намъ и крупы вашей не надо, мы отъ вашихъ харчей сыты.

— Я ужъ и то говорю барину, что, кажется, до отвалу довольны, а они все насчетъ птичьяго корма сумлѣваются, подхватила Василиса и стала утирать передникомъ слезящіеся глаза. — Стараешься, стараешься, чтобы птица сыта была, а тутъ только попреки одни. Сами же вы изволили приказать, чтобы къ Александрову дню пятокъ пѣтушковъ откормить. Кормимъ настоящимъ манеромъ, кормимъ силой, прямо на жиръ кормимъ. Господи Іисусе! И что это такое, что ничѣмъ заслужить нельзя. На мужа поклепъ, что онъ яблоки да дыни въ фруктовомъ саду воруетъ, на меня взводятъ напраслину, что я хозяйскій овесъ съѣдаю. Да по мнѣ хоть вовсе птицъ не кормите.

Баринъ смягчился.

— Никто тебѣ не говоритъ, чтобъ ты овесъ съѣдала, сказалъ онъ. — А ты просто зря и безъ системы его разсыпаешь.

— А вы прежде приберите воробьевъ, которые у насъ овесъ склевываютъ, а потомъ-и говорите. У насъ воробьевъ цѣлыя тучи на птичьемъ дворѣ развелись. Хоть бы отравы имъ какой подсыпать.

— Чтобъ и домашнихъ птицъ отравить! И думать не смѣй! крикнулъ баринъ. — И такъ ужъ вы мнѣ всѣхъ поросятъ по веснѣ переморили, крысъ отравой выводивши.

— Да вотъ хоть бы и крысы, началъ садовникъ. — Нешто онѣ мало у насъ овса-то уничтожаютъ? Взгляните-ка, какіе кули-то изъ-подъ овса остаются. Куль весь словно перерѣзанъ. Вѣдь крыса, она ужасти что можетъ съѣсть. Теперича надо такъ разсуждать, что ужъ бѣдно-бѣдно полтора гарнца въ сутки на крысъ клади.

Показался кучеръ на дворѣ, выходя изъ сарая.

— Крысы ужасти что портятъ! Вонъ у меня въ конюшнѣ… Большую обиду лошадямъ крысы приносятъ. Я такъ разсуждаю, Александръ Павлычъ, ежели бы намъ теперь трехъ котовъ завести…

— Ни, ни, ни… Ничего не заведу… Никакихъ котовъ, замахалъ руками баринъ. — Будутъ коты у насъ и начнутъ они съѣдать по пяти фунтовъ говядины. Да еще полведра молока имъ потребуется.