Николай Лейкин - В деревне

— Вонъ отсюда! разсвирѣпѣлъ Клянчинъ.

— Тише, тише, баринъ. Съ сердцовъ печенка лопнетъ. Да и не расчетъ вамъ съ нами ссориться, потому мы тутъ всегда около васъ, такъ какъ бы чего не вышло, проговорилъ мужикъ, пятясь.

— Дарья! Сбѣгай за лавочникомъ и попроси его сюда!

Мужикъ, ругаясь, началъ уходить за избу.

— Сосѣди тоже… улыбнулась Клянчина. — Самъ толкуетъ о сосѣдствѣ, а это развѣ по-сосѣдски съ такими угрозами подступать?

Клянчинъ молчалъ.

Съ рѣки повѣяло прохладой. На землю спускались сѣверныя іюньскія сѣролиловыя сумерки, замѣняющія собой ночь. Бивуачный обѣдъ-ужинъ на коврѣ подъ открытымъ небомъ былъ конченъ. Всѣ были уставши отъ треволненій переѣздки и приходилось помышлять о ночномъ успокоеніи въ совершенно пустомъ съ голыми стѣнами домѣ.

— Самое лучшее постлать сѣно или солому, покрыть все это простынями, положить, разумѣется, подушки, да такъ и лечь, говорилъ Клянчинъ и послалъ кухарку къ лавочнику попросить куль сѣна или соломы.

Та выслушала все это съ усмѣшечками и отвѣчала:

— А только, воля ваша, баринъ, а я сама сѣна не понесу. Никогда я его не таскала, да и теперь не понесу. Пускай лавочники сами несутъ. Мужицкими работами я и въ своемъ-то мѣстѣ не занималась. Я дѣвочкой въ Петербургъ привезена и сразу себя соблюдать стала.

— Да, да… Ты попроси тамъ, чтобы принесли. У лавочника есть работники.

— И на рѣку ужъ я больше за водой не пойду. Впередъ вамъ говорю, продолжала кухарка. — Два ведра сегодня принесла — и довольно.

— Нѣтъ, нѣтъ, тебѣ не придется ходить за водой. Я нанялъ такъ, что за носку дровъ и воды буду платить лавочнику, чтобы доставляли его работники, успокоивалъ кухарку Клянчинъ.

— Ну, то-то… Такъ вы и знайте. И ежели завтра утромъ вода не будетъ принесена, то я и самовара вамъ ставить не стану. Какъ, тамъ, хотите…

Кухарка отправилась къ лавочнику. Клянчинъ презрительно кивнулъ ей вслѣдъ, взглянулъ на жену и, пожимая плечами, сказалъ про кухарку:

— Какой народъ! Вотъ ужъ народъ-то! Никакого снисхожденія. Каждый свой шагъ цѣнитъ, словно у ней золотая ступня.

— И ненависть какая-то къ хозяевамъ, ненависть къ тому мѣсту, гдѣ пьетъ, ѣстъ и жалованье получаетъ, прибавила Клянчина. — А только напрасно ты ей посулилъ давеча прибавку. Она все равно у насъ жить здѣсь не останется и придется намъ вмѣсто нея какую-нибудь бабу взять. Она сейчасъ вслухъ, не стѣсняясь, въ кухнѣ съ нянькой разговаривала. «Чихать, говоритъ, мнѣ на ихъ два рубля въ мѣсяцъ прибавки, я, говоритъ, въ городѣ отъ покупки провизіи въ три раза больше наживала, а здѣсь ни мясной лавки, ни зеленной, всѣ припасы у лавочника будутъ брать на книжку, а не на деньги, и за молоко даже не отъ кого благодарности получить, потому, и молоко отъ лавочника»…

— Ну, чортъ съ ней!

— Нянька тоже фыркаетъ и говоритъ, что здѣсь въ деревнѣ ни одного порядочнаго человѣка не увидишь и что придется омужичиться ей. Ужъ успѣла справиться: будутъ ли въ деревнѣ стоять солдаты, и когда узнала, что не будутъ, то рветъ и мечетъ. Но что нянькѣ и кухаркѣ ножъ острый, такъ это то, что ихъ гости къ нимъ сюда за дальностью пріѣзжать не могутъ.

Кухарка вернулась.

— Сейчасъ принесутъ сѣно. А только лавочникъ говоритъ, что за куль сѣна дешевле рубля взять нельзя, потому — нынче сѣно дорого, сказала она.

— Это въ деревнѣ-то рубль! воскликнулъ Клянчинъ, всплескивая руками.

— Ну ужъ, тамъ, какъ хотите, а только онъ велѣлъ сказать, что рубль въ книжку запишетъ.

— Да вѣдь мы только на подержаніе, завтра мы ему можемъ отдать сѣно.

— И я то же самое ему говорила, а онъ: «ужъ какое это, говоритъ, мятое сѣно! Его скотина ѣсть не будетъ».

Работникъ лавочника принесъ куль сѣна.

— И не стыдно это вамъ за какіе-нибудь полтора пуда сѣна брать рубль! сказалъ ему Клянчинъ.

Работникъ ухмыльнулся и отвѣчалъ:

— Оно конечно, что дорого, а вѣдь это только съ господъ. Что подѣлаете? Хозяинъ. Ужъ онъ дачниковъ не щадитъ. «Долженъ же, говоритъ, я отъ нихъ пользоваться». Также онъ вамъ велѣлъ сказать, что коли ежели куль не возвратите обратно, то двадцать копѣекъ, потому, намъ кули себѣ нужны.

— Возвратимъ, возвратимъ. А про сѣно скажи ему, что это даже грѣхъ.

— Сѣно-то у насъ, ваша милость, нынче подобралось. За зиму все въ Питеръ вывезли и продали, а теперь оно въ цѣнѣ.

Работникъ переминался съ ноги на ногу и улыбался.

— Съ пріѣздомъ позвольте ваше здоровье поздравить. Я предоставленъ, чтобы воду и дрова вамъ носить. На чаекъ бы съ вашей милости, сказалъ онъ.

— Такъ вотъ принеси съ вечера воды, чтобы намъ завтра утромъ на самоваръ не нуждаться! отвѣчалъ Клянчинъ, доставая пятіалтынный и подавая его работнику лавочника.

— Это сколько угодно. Гдѣ у васъ кадка?

— Да кадки у насъ нѣтъ. Кадка на возу… Завтра пріѣдетъ.

— Такъ вы у нашего хозяина кадку купите. Правда, онъ сдеретъ, но кадки у насъ хорошія.

— Нѣтъ, нѣтъ. Ты въ ведрѣ принеси. Принеси и оставь.

— Да вѣдь и ведро-то наше. Онъ даже мнѣ сказалъ: «возьми, говоритъ, у нихъ ведро обратно, коли ежели они не хотятъ купить. Ведро новое».

— Ну, ведро мы беремъ.

— За ведро велѣлъ сказать, что тридцать пять копѣекъ. Мы и съ крестьянъ за эти деревянныя ведра меньше какъ по четвертаку не беремъ.

— Ладно, ладно. Пусть запишетъ.

Изъ дома показалась въ отворенное окно Клянчина.

— Вообрази, Василій Романычъ, въ домѣ ни одного запора! Придется съ отворенными дверями ночевать, сказала она мужу.

— У насъ, сударыня, здѣсь тихо. Насчетъ этого будьте покойны. Шалостевъ нѣтъ, проговорилъ работникъ лавочника.

— Однако, нельзя же спать не замкнувшись! воскликнулъ Клянчинъ. — Даже и домъ-то нашъ не огороженъ ничѣмъ. Съ рѣки свободный входъ, дворъ у васъ проходной.

— Золото разсыпьте — никто не возьметъ. Народъ у насъ пьяный на деревнѣ, словъ нѣтъ, а только чтобы по домамъ шарить — этого не бойтесь. Спите смѣло.

— Нѣтъ, нѣтъ… Позови сюда своего хозяина.

Черезъ пять минутъ явился лавочникъ. Онъ былъ въ туфляхъ на босую ногу и въ халатѣ на распашку.

— Помилуйте, хозяинъ, въ домѣ ни одного запора! встрѣтилъ его Клянчинъ.

— Да не успѣли… Ладилъ я засовъ придѣлать съ душкой, а въ городъ-то ѣздивши и забылъ купить. Вы будьте безъ сумнѣнія. Послѣзавтра засовъ будетъ. Крюкъ также здоровый привезутъ, чтобы изнутри запираться.

— Но чѣмъ же мы сегодня запремся? Чѣмъ же завтра? Вѣдь и у оконъ даже крючечковъ нѣтъ, прибавила Клянчина.

— Да ужъ какъ-нибудь, сударыня. Вѣдь здѣсь деревня, здѣсь не въ городѣ, здѣсь тихо, отвѣчалъ лавочникъ. — Вы возьмите вонъ у меня въ лавкѣ пяти-дюймовыхъ гвоздей къ дверямъ, да веревкой и опутайте ихъ. Крѣпко будетъ. А только у насъ здѣсь спокойно.

— Но окна, окна… Вѣдь ни одно окно не запирается.