Х Собачий - Сломанная Головоломка

- А я тут еще одну интересную штуку нашел, - сказал он, вытаскивая из ящика свернутые кусочки пергамента. - Узнаешь? - протянул он один из них Мефодию. - Это, правда, я не тогда, это уже сегодня...

было нарисовано на листе. Мефодий опять громко засмеялся и тоже полез в сумку.

- Те самые, о которых мы тогда на крыше говорили, - улыбался, разглядывая свой лист, Константин. - Ты, признаюсь теперь, очень меня тогда расстроил. Тем, что, оказывается, сам тоже в детстве так баловался. Я вдруг подумал, что, наверное, и вообще каждый мальчишка сам однажды, научившись писать, пробует что-то такое придумать...

- Так и есть.

- ...А я-то думал: "Это я один такой умный!" Почти как кто-то, кто когда-то в древности впервые буквы изобретал. Вот они все, - Константин протянул Мефодию небольшой истрепанный старый пергамент. - Так старался, выдумывал...

Мефодий, склонившись над пергаментом, улыбался: - Ага! - хлопнул он по столу. - Вот эту... и эту - помню! А эту улиточку - забыл! Красивая... - он показал Константину свой кусочек пергамента: - Вот, тоже сегодня вспоминал.

Они оба громко засмеялись. Переписчики опять недовольно подняли лица.

Выскоблив свой пергамент, Мефодий перерисовал на него все закорючки, Константин, посмеиваясь, наблюдал за ним, подперев голову рукой.

- Готово! - гордо сказал Мефодий, посыпал пергамент песком и хитро подмигнул Константину.

- Только никому не говори, чем ты тут сейчас занимался, - посоветовал тот, по-прежнему улыбаясь. И тихонько, покачав головой, добавил: - Пожалуй, ты был прав тогда, отказавшись от сана архиепископа. Хорош бы сейчас был!.. Мальчишка, позор...

Мефодий, смеясь, встал, поцеловал Константина в лоб и, помахивая свернутым пергаментом, извинился: - Не терпится! Побегу попробую! Я, похоже, уже знаю, с чего начну. А завтра посмотрим - кто лучше!

- Посмотрим, посмотрим! - обиделся Константин.

Когда Мефодий вышел, он пододвинул поближе толстую книгу в коричневом позолоченном переплете и открыл ее наугад. Прочтя страницу, удивленно покачал головой и улыбнулся. Попробовал перевести с греческого - оказалось совсем просто.

"Вдруг раздался с неба шум, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились и явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого и начали говорить иными языками, как дух давал им вещать. Жили в Иерусалиме Иудеи, благоговейные люди из всякого народа под небом. Когда же прошел об этом слух, собралось много людей, и пришли в смятение, потому, что каждый из них слышал, как они говорили на его собственном наречии. Изумлялись все и дивились, говоря: вот все эти говорящие, разве они не Галилеяне? Как же мы их слышим на своем собственном наречии, в котором мы родились? Парфяне, и Мидяне, и Эламиты, и живущие в Мессопотамии, в Иудее и Каппадокии, Понте и Асии, Фригии и Памфилии, в Египте и в частях Ливии, примыкающих к Киринее, и пришедшие из Рима, как Иудеи, так и прозелиты, Критяне и Арабы - слышим, как они говорят на наших языках о великих делах Божиих? И все изумлялись и недоумевали, говоря друг другу: что бы это могло быть? А иные издеваясь говорили: они напились сладкого вина!"

Когда Константин нарисовал последний значок, уже почти стемнело ровные ряды крючочков, загогулинок и букашек, заполнившие весь лист, были еле видны.

Константин отодвинул пергамент от глаз, полюбовался им издалека и тихонько - как будто и вправду был пьян - засмеялся.

Собирая книги, он взглянул в окно - над крышами и куполами, на зеленоватом небе, проступали первые звезды. Выйдя из опустевшей комнаты, он по темной лестнице спустился во двор и - все так же улыбаясь - медленно пошел домой. Не зажигая огня, в темноте, пожевал хлеба, долго молился, потом лег и - опять, в который уже раз за этот день - улыбнувшись, уснул.

Почему-то ему во второй раз приснились быки. Шли себе...

До Велеграда Константин и Мефодий добирались больше месяца. Не спеша, с долгими приятными остановками в Болгарии, потом, так же не спеша, небольшими дневными переходами, дальше - на северо-запад.

Каждый вечер, сидя у костра или просто лежа в темной палатке, они подолгу разговаривали.

- Ну а что, если им вдруг не понравится?.. Ты не боишься? - спросил однажды Мефодий.

- Конечно, будут такие. Как без этого! Стариков, например, всегда тяжело учить - чему угодно. Но их ведь мы учить не будем. Мы - начнем с мальчишек! - Константин замолчал, слушая сверчков в кустах вокруг палатки. Потом засмеялся: - А вообще, если судить по нашим славным спутникам, то все будут просто счастливы! Я представляю, какие слухи уже идут о нашем... гм... приближении - гонцы ведь приезжают и уезжают каждый день!

- Знаешь, - сказал Мефодий, - ты все равно не говори никому, что сам эти буквы придумал, ладно?..

- А вдруг спросят?

- Если ты с самого начала всем своим видом не покажешь, что такие вопросы очень глупые - обязательно найдется умник. С самого начала должно быть ясно, что эти буквы были вечно! Ну или, там, в крайнем случае, что тебе откровение какое-нибудь было...

- Прям, откровение...

- Врать не надо. Но и правду говорить - тоже необязательно? Промолчи с таинственным видом. Вот сам ты помнишь: ответили тебе что-то, и что, когда ты спросил, кто греческие буквы придумал?

Константин задумался. - Не помню, - сказал он. - Кажется, ничего не ответили...

- А ты что, спрашивал?!.. - удивился Мефодий.

- Конечно. Помню даже, почему. Я прочел - или это еще раньше было? тридцать первую главу "Исхода". Помнишь? "И когда Бог перестал говорить с Моисеем на горе Синае, дал ему две скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим..." Вот я и удивился: или Бог знал еврейские буквы тогда, значит, был кто-то, кто их раньше придумал; или - сам их и изобрел для скрижалей, но как бы тогда Моисей и все остальные их поняли? Значит, были раньше. Ты, кстати, не помнишь, где-нибудь до этого упоминается в библии, чтобы хоть кто-то хоть что-то писал? Кажется нет...

Мефодий пожал плечами. - Похоже. Я, во всяком случае, не помню, подумав, сказал он.

- Все буквы придумали сами люди, - сказал Константин. - Вот армяне про свои точно знают кто: Месроп Маштоц. А я чем хуже ихнего Месропа?.. он засмеялся. - Тоже мне: Месроп!

- Скорее всего, никому особо интересно-то и не будет... Так что можно не переживать. Наверное, никто даже и не спросит...

- Вот обидно-то будет, а?! - засмеялся Константин. Мефодий тоже улыбался в темноте.

- А какую букву ты первой придумал? - вдруг спросил он.

- Да разве я помню? То ли "а", то ли "к".

- А почему... Хоть мне-то скажи: почему ты их именно такими нарисовал?! Почему не по-другому?!

Константин молча смеялся.

Когда Мефодий уснул, он вылез из палатки и еще долго, отмахиваясь веткой от назойливых паннонских комаров, бродил по притихшему лагерю, присаживался у чужих костров, рассматривал, стоя на невысоком холме у реки, звезды на светлом весеннем небе. Звезды были те же, что и везде.