Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 3)

-- Дура... За вас боимся. Прирежут ненароком и поминай как звали. Для таких как вы у нас отдельный курень имеется.

И точно, он привел их в просторную избу с низким потолком и обмазанными глиной стенами, где на полу лежали ворохи старого сена, а вдоль стены тянулась одна большая лавка.

-- Да нам всем не войти, -- развел в растерянности руками князь Федор.

-- По очереди ночуйте. Вам же спокойнее. Пущай дозорные снаружи поглядывают кругом. Вы, говорят, сегодня наших казаков постреляли, когда они купецкую барку шарпали, а за такие дела у нас не прощают. Коней в загон поставьте. Вон, рядом, -- и не прощаясь, Болдырь ушел, унося с собой и факел.

Чертыхаясь и поминая казаков недобрым словом, стрельцы поделились надвое и бросили жребий, кому первыми нести караул подле избы. Федор Барятинский лег поближе к небольшому оконцу, положив рядом с собой заряженную пищаль, пощупал на месте ли кисет с огнивом. Другие стрельцы тоже улеглись в обнимку с ружьями.

Но ни ночью, ни до полудня следующего дня никто даже не приближался к месту их обитания. По гомону доносившихся голосов догадались, что казаки собираются на круг, а вскоре появился и есаул, передав слова атамана, чтобы шел только главный гонец с помощником. Барятинскому и Репнину ничего другого не оставалось, как выполнить их условия.

Царскую грамоту перед собравшимися казаками, которых, как он прикинул, было не меньше трех сотен, читал сам Барятинский. Когда он закончил чтение и вновь свернул ее, то весь казачий круг настороженно молчал. На небольшой помост в центре площади-майдана не спеша поднялся и встал рядом с князем Федором атаман Мещеряк.

-- Я, казаче, что думаю, -- начал он осторожно, цедя каждое слово, -спасибо царю-батюшке, что про нас помнит и к себе на службу зовет. Только вот про плату за службу тут ничегошеньки не говорит. Отчего так? А, князь? Бесплатно хочет царь заставить нас служить? Али как? Ответь.

-- Плата обычная, -- Федор пробежался взглядом по лицам сгрудившихся казаков и не нашел в них особой заинтересованности от чтения царской грамоты, -- в зависимости от чина и звания. Рядовому -- по гривне в месяц, а сотнику -- по три.

-- Чего-то больно много сотнику выходит, -- выкрикнули из середины толпы, -- мы у себя все поровну делим. За что ему такой причет?

-- Слушайте, станичники, -- не выдержал Барятинский, -- я не торговаться приехал, не баранов покупать, а призвать вас на службу. Грамоту царскую я прочел. А кто служить пойдет, тот в накладе не останется.

Казаки долго шумели и все пытались выяснить, какая часть от захваченной у врага добычи им причитается, как будут кормить, кто станет поставлять корм для коней и подобные мелочи. Федор глянул на Алексея Репнина, который стоял чуть позади него и с презрением поглядывал на торгующихся казаков, и подал знак, что пора уходить. Тот утвердительно кивнул, и они направились к краю помоста.

-- А вы куда? -- остановил их удивленный Мещеряк.

-- Круг еще не закончен. Куда приходить тем, кто согласится на службу пойти?

-- Ждите здесь, -- Барятинский чуть приостановился, -- как объедем остальные городки-станицы ваши и обратно возвращаться станем, то всех и заберем, доставим в Москву.

...Они объехали еще десятка два станиц, где также собирали круг, казаки торговались, выказывали недовольство царским обещанным жалованием, и никто особо не горел желанием идти на войну в далекую Ливонию.

Последний городок, куда их привезли, носил странное название -Качалин.

-- Может, здесь поболе охотников сыщется, -- почти с сочувствием заявил им Савва Болдырь, отряженный с ними атаманом Мещеряком в качестве сопровождающего, -- новоходы здесь все собраны. -- И на вопрос Репнина, кто это такие, охотно пояснил, -- да кто недавно в казаки подался. Тех новоходами и зовем. И Качалин он потому, что то придут, то разбегутся, черт их поймет. Качалы, они и есть качалы...

Даже по одежде обитателей качалинского городка можно было отличить их от старых казаков: крестьянские армяки и зипуны, татарские халаты, войлочные валяные шапки, небогатое оружие.

Когда Федор Барятинский объявил им о царском приглашении на службу, то не последовало обычных вопросов о жаловании, корме для коней и прочем. Но некая осторожность витала над толпой. Князь Федор догадался, что им внове слушать приглашение самого царя идти к нему на службу. Большинство среди них, судя по угрюмости лиц, изработанным заскорузлым рукам, были бежавшие на волю пахари, вотчинники, смерды, не особо еще привыкшие к вольной жизни.

Наконец, в первом ряду сухощавый жилистый казак осторожно спросил, как бы опасаясь подвоха в приглашении:

-- А ежели мы откажемся? Тогда как?

-- То твоя воля, -- крикнул стоявший рядом с Федором Болдырь, -- хошь казакуй и дальше, соси кулак слаще, а хошь воевать, так подавайся с войском царевым.

-- А прозвание записывать станут? -- раздался другой настороженный голос.

-- Хоть горшком назовись, -- пояснил словоохотливый Болдырь, -- вот меня Саввой поп-батюшка назвал, а люди Волдырем прозвали. И что с того? Верно, подумали, что вас старые хозяева разыщут да обратно возвернут? Не бывать тому. Кто в казаки попал, тот обратно не воротится. Не бывало у нас еще такого. Так что сходите, повоюйте, а кто живым останется, соплей на кулак намотает, оружие себе справит, доспехи, одежонку кое-какую, коня доброго, глядишь, и обратно вернется.

Слова Волдыря подействовали на многих и к писарю подошли сперва человек десять, а затем чуть не половина собравшихся, все еще осторожно поглядывая на царских гонцов.

-- Слушай, Федор, -- тихо проговорил ему на ухо Репнин, -- глянь вон в тот конец. Никого не узнаешь? -- и он указал на стоявшую отдельно от остальных группу казаков, в центре которой стоял кряжистый, широкоплечий, из зеленого сукна кафтане казак, внимательно глядевший на них.

-- Вроде, знакомый, -- ответил Федор, силясь припомнить, откуда он знает этого человека.

-- Неужто не узнал? То ж Василий...

-- Точно он... -- заулыбался Барятинский. -- Чего же не подойдет тогда?

-- Верно, неловко ему. Кто знает...

Барятинский же, окончательно признав в широкоплечем казаке своего спасителя, расталкивая толпу, кинулся к нему, не переставая улыбаться.

-- Василий! Не признал что ли?! -- и широко раскинул руки для объятий.

-- Здравствуй, князь Федор, -- скромно ответил тот, -- как не признать. Признал. Да не ровня я тебе, чтоб обниматься.

-- Ты это... не придумывай разное... Я ж тебе жизнью обязан, -- и князь на глазах удивленных казаков обхватил его за крепкую шею, притянул к себе.

-- А мы и не знали, Ермак, что у тебя среди царских посланцев дружки имеются. Гляди-ка... -- загомонили казаки.

-- Ладно тебе, Яков... Воевали вместе... Чего там, -- как бы оправдываясь, отвечал на смешки товарищей Василий Ермак.