Вера Соколинская - Трудовая книжка

Журнал был рекламный, то есть, предназначенный не для чтения, а для возбуждения аппетита. Даже при том, что делать мне было нечего(редактор был абсолютно прав), чтива другого не был, читать про преимущества именно этого майонеза над всеми остальными упорно не хотелось. А от претензий на научность в виде "мониторинга розничной сети торговли с сегментацией по группам торговых точек" можно было уснуть прямо за столом. Пару раз телефон все же зазвонил: Искандер Рюстемович справился, все ли в порядке. Что могло быть не в порядке? (Так быстро, даже в замкнутом пространстве, тишине и праздности, с ума не сходят; это процесс длительный и постепенный.)

Food выходил раз в 3 месяца, штатных журналистов не было - писали 2-3 человека, совмещавшие это с работой в других изданиях, они же и утверждали статьи у заказчика. Править, понравившуюся рекламодателю статью, нет необходимости, поэтому собственно редакторской работы не было. Дизайнеры были в другой организации, куда и отдавались материалы для верстки и выведения пленок. В журнале, таким образом, кроме главного редактора и секретаря трудились только рекламные агенты, набиравшие в номер рекламу и кормившие тем самым фирму, но они в редакции появлялись нечасто: известное дело, волка ноги кормят.

Моя принадлежность к прессе выражалась исключительно в чтении большого количества газетенок, которые приносили в нашу редакцию.

Но вскоре наступило время перемен. Мы переезжали в другое помещение, были планы раскрутки журнала, набора сотрудников... Мои надежды выйти из одиночной камеры и влиться в суету пишущей братии обернулись сменой обжитого кабинетика на просторный зал, в котором не было не только столов, но и света, зато в изобилии были складированы матрасы. После того, как я отправила всем, всем, всем факс о перемене наших телефонов и собрала в пакетик пару папок, Искандер Рюстемович отвел меня в новый "офис", по-джентельменски положил один из матрасов на пол, подключил телефоны и оставил, повелев ждать электриков. Если раньше мое одиночество скрашивали компьютер и чтение, то теперь это было недоступно, и оставался только сон, в который я и погрузилась. Включение света мало изменило мою работу: я по-прежнему дремала на матрасе, вскакивая при каждом открытии двери и на вопрос любопытных "Что здесь?" поясняла: "Редакция".

Со временем, конечно, все образовалось: сделали ремонт, установили перегородки, купили пять компьютеров, кожаную мебель. (У редактора были квартирные проблемы. А, учитывая его восточную любвеобильность, мы предполагали, что кожаные диваны предназначались для его приватных встреч. Самые язвительные острили, что из гигиеническо-эстетических соображений необходим еще фонтан.)Стало так уютно, запахло кофе, и в редакции все время толпился народ.(Кадровая политика редакции определялась татарским менталитетом гаремного типа.) Образовались менеджеры, появилась редактор, стали захаживать журналистки. То есть с 10 до полудня я читала книжки, писала эпиграммки, а после часа начиналось кофепитие, смех и обсуждение последних новинок, прерывавшееся перекурами и бессмысленными звонками.

Начало пригождаться уже не только мое умение включать компьютер, но и быстро вслепую набирать тексты. Редактор занималась более квалифицированной работой: "убивала точки", то есть убирала лишние пробелы в сообщениях "Интерфакса". С момента моего появления неизменной оставалась только занимательность материалов, среди которых попадались такие перлы: "Ограничения в использовании, кроме сложностей в переработке, влияют в случае необходимости защиты от кислорода или хрупкости в случае упаковок малыми индивидуальными дозами".

Мои робкие предложения сделать тексты читабельными пресекались железной логикой: "Если ты такая умная, где твои деньги". Ни денег, ни рекламной хватки у меня не было, да и основной закон рекламного бизнеса: "Обещать можно все, что угодно" - был мне чужд. По принципу: языком владеешь - будешь наклеивать марки на конверты, - мне доверяли только то, что никто не читает редакционные статьи. За это время я вышла замуж, забеременела, а беременная секретарша, остроумно заметил главный редактор, "унизительно для фирмы". Хоть испортить имидж солидного информационно-аналитического журнала мне так и не удалось, зато я приобщилась к прессе.

Глава III

Учитель

Умный любит учиться,

А дурак учить.

Скольких дураков в своей жизни я встретил!

Мне давно пора бы орден получить.

Б.Окуджава

Школа влекла меня всегда. Своей открытостью, суматохой, молодостью. В школу я периодически возвращаюсь. Когда я забываю, что такое голод и педагогический идиотизм, но явственно ощущаю собственную ограниченность и усталость от людей, у которых в глазах щелкают доллары, меня начинает мучить ностальгия по школе.

Нигде больше меня так не обожали, нигде так трогательно не выражали своих чувств, нигде так не слушали. Когда тридцать человек внимает, открыв рот, мое состояние характеризует известная фраза: "Остапа понесло!.." Я купалась в любви, понимании и энергии! И была весела, добра и счастлива. Именно за это, наверно, меня так не любили коллеги. Да, надо признать, что нигде больше меня так единодушно и не отвергали, нигде мой смех не звучал так вызывающе, нигде моя индивидуальность не воспринималась как вызов.

Когда я сама училась в школе, я часто задавалась вопросом: почему в учителя идут люди с авторитарным мировоззрением, истерической психикой и фригидным темпераментом? Когда я пришла туда работать, я поняла: приходят-то люди разные, но остаются только такие, которых "научились работать".

По возрасту я была как раз между школьниками и тетками, по психологии настолько ближе ученикам, что коллеги воспринимали меня как воспитуемую, при том трудновоспитуемую, некого идейного врага, угроза которого объединяет всех. Конфликт отцов и детей - это не конфликт поколений, это конфликт мировосприятий.

После нескольких дней работы учителем, меня вызвала директор школы и менторским голосом автомата, сообщающего нам об отключении телефона, сказала: "Если Вы хотите у нас работать, Вы должны: во-первых, сменить стиль одежда, не взирая на мои невнятные "а", "что собственно..." она настойчиво продолжала, - Во-вторых, стиль общения должен быть более официальным, а в-третьих, любые отклонения от программы подписывайте у администрации." О каких-либо возражениях речи быть не могло. Мне только удалось выяснить, в каком же стиле я должна одеваться. "В более консервативном",- был неумолимый приговор. "Да ведь это равносильно отказу от личности! - возмущалась я. - Господи, да ведь то же самое требуют от бедных школьников!" Но если ученикам хоть известно, чего от них хотят, то мне пришлось набить много шишек, прежде чем я осознала правила игры. Вот они: