Сергей Терпигорев - Потревоженные тени

— Вот что, — сказал им отец, — вы поезжайте, так, немного погодя, шагом и остановитесь, вы увидите там, где будут мои лошади стоять, знаете, у ворот, что справа в поле ведут из сада. Кто бывал у Емельянова, в Ильинке?

Несколько мужиков откликнулись.

— Ну так вот, станьте же там. Будет кто спрашивать откуда, что за народ, — говорите: «В город судиться ездили, теперь остановились, хотим яблоков в саду купить». И ничего больше. Понимаете? А там я вам скажу, в чем дело. Сами увидите. Ну, только... С богом, трогай! — обратился он к кучеру.

Мы опять полетели.

Дорога шла под изволок, а вдали уж синела деревня, сад и постройки емельяновской усадьбы.

«Сейчас, сейчас приедем, — думал я, глядя на эту приближающуюся и все более и более ясно видимую усадьбу.

Вот уже и сад обозначился — должно быть старый, большой. В середине его, и как бы углубившись в него, большой серый господский дом с белыми колоннами и мезонином, конюшни, флигеля, дворовые постройки...

— Держи влево, мимо усадьбы, по дороге. Там у садовых ворот, что в поле выходят, остановишься, — сказал кучеру отец, — и поезжай тише.

Оказалось, что нам нужно было проехать мимо дома и всей усадьбы и потом там, у ворот, остановиться. Я почему-то думал, наоборот, что мы оттуда подъедем.

На большом господском дворе было тихо, ни души. Окна в доме все затворены, вообще какой-то нежилой, скучной казалась вся местность. Когда мы проезжали мимо усадьбы, с пруда шли две бабы и несли на плечах мокрое, только что выстиранное белье. Они нам поклонились.

«Не эти?» — мелькнуло у меня в голове.

Мы обогнули усадьбу и легкой рысью ехали по дороге, с одной стороны которой тянулся сад, а с другой — конопляники. Сад был огромный, особенно туда, вглубь. Наконец конопляники кончились, и пошли жнивья ржаные.

— Направо, у ворот, стой, — услыхал я вдруг голос отца.

Кучер остановился у плохеньких, полуизломанных, какие бывали всегда у садов, ворот.

— А ты сиди тут, жди тут нас, — сказал отец обернувшемуся к нам лицом жандарму.

— Если будут спрашивать: чьи, — как отвечать прикажете? — спросил сметливый, а может, и догадавшийся о таинственности нашей поездки, кучер.

— Так и говори, как есть на самом деле, — отвечал ему отец.

Мы все трое вышли из тарантаса, отец отворил незапертые ворота, и вошли в сад.

Направо и налево, очевидно вдаль и вокруг всего сада, шла аллея из старых, развесистых, обросших мохом у корней, берез. В какую сторону повернуть, куда пойти по ней — направо или налево? Мы постояли и пошли направо. В саду ни души, тишина мертвая. Жара уже спала, солнце склонялось к заходу, и косые лучи его прорезывали и золотили густую листву. Мы шли, в лицо нам веяло прохладой, запахом глухой крапивы, медовика, кашки, сорных трав, обильно и густо заполнявших куртины запущенного сада.

Мы шли все дальше. Этой длинной березовой аллее, казалось, конца не будет, и все ни души, даже признаков человека, что он был здесь; грабель, лопат, скребков — ничего не было видно. Дорожки совсем заросли травой, их, очевидно, и не чистили даже с самой весны.

— Неужели никого нет? Ну как это все вздор?.. Ему дожно донесли, или это бог знает еще когда было? — проговорил отец и добавил: — А! Василий Николаевич?

Тот вскинул плечами и проговорил:

— Пойдемте дальше. Это, может, дальний самый конец сада, и запущен он у них. Там, дальше, что будет...

Вслед за тем мы увидали: далеко впереди каких-то два рабочих с граблями на плечах перешли поперек дорожку, по которой мы шли.

— А! Вон люди! — вырвалось радостно у отца.

Мы прошли еще немного и увидели большую, широкую поляну, не то куртину, уставленную копнами скошенного сена. По этой поляне росли редкие, старые, наполовину засохшие и разодранные бурей яблони. Посередине поляны стояла телега, запряженная лошадью, и на эту телегу человек пять мужиков накладывали совсем уж сухое сено. Мужики сняли шапки, поклонились нам и, все еще не покрываясь, с удивлением смотрели на нас: откуда мы взялись и кто мы такие?

— Бог помочь! — крикнул им отец и свернул в куртину к мужикам.

Мы с Василием Николаевичем — за ним.

— Здравствуйте, ребята! Что, сено накладываете? — продолжал отец. — Уж высохло? Хорошо?

— Точно так, сено, — отозвались мужики.

— Вы, что ж, одни тут в саду? А управляющий тут или в поле?

— Он там вон, с бабами...

Мужики кивнули вперед, вдаль.

Там, действительно, виднелись люди.

Отец не то поклонился, не то поправил фуражку, и мы пошли туда куртиной, прямиком.

Вдали мы скоро увидели нескольких мужиков, баб и кого-то с ними в синем — в поддевке или в сюртуке, какие носили в то время мещане, городские купцы, — очевидно, управляющего. Там, оттуда, нас тоже увидели и смотрели на нас: откуда это мы, кто это, что за люди?

Отец шел крупным шагом по скошенной траве, по рядам не собранного, но уж сухого сена. Я торопился поспевать за ним.

Вот мы подошли уж близко. Средних лет человек в синем, внимательно все время смотревший на нас, должно быть узнал отца, снял картуз и распустил подобострастную улыбку на лице.

— А мы у вас тут в саду заблудились, ехали из города, да захотелось пройтись, устали и заблудились. Здравствуй, — сказал отец, раскланиваясь с ним.

Человек в синей поддевке сделал еще более подобострастное, ласковое лицо и отвечал ему что-то вроде того, что сад, действительно, большой, обширный и, не зная его хорошо, легко можно заблудиться...

— Ты управляющий?

— Точно так-с.

— А Назар Павлович (Емельянов) дома, у себя?

— Никак нет-с. В другом имении, в Малиновке, верст десять отсюда будет.

Пять-шесть баб и столько же мужиков сгребали сено. Видимо, это были не те, которых нам нужно.

— Что это вы запоздали как с покосом? — заговорил отец.

— Да так-с, все некогда было. В поле работы много было.

— Пить хочется. Нельзя ли у вас тут яблоков что ли, купить? У вас сад сдан? — спросил отец.

Управляющий точно и невесть какую услыхал радость, засуетился весь и хотел куда-то поспешно идти, но отец остановил его, заметив, что мы сами пойдем, лишь бы он нас только проводил, где шалаш арендаторов сада.

— Устали, ехали долго, ноги хочется размять.

Управляющий, показывая путь, пошел сбоку, несколько держась позади отца, а мы с Василием Николаевичем еще шага на три, на четыре позади их. Мы вышли из куртин на внутреннюю, шедшую, очевидно, посреди сада, широкую липовую аллею и сейчас же увидали на ней четырех женщин или девушек в каком-то странном уборе, в каких-то хомутах, с цепями на шее, чистивших скребками дорожку.

— Это что такое? — делая удивленное лицо и всматриваясь в них, воскликнул отец.

— Ослушницы-с. Противницы. Господской воле не покоряются, — со вздохом и скороговоркой ответил управляющий.