Григорий Федосеев - Смерть меня подождёт (обновлённая редакция)

— Пахнет лесом, где-то близко тайга, — говорит Василий Николаевич. — Надо торопиться.

В штабе, встревоженные нашим вчерашним молчанием, стучат ключом, зовут, ищут нас в эфире. Люди ещё будут надеяться, что сегодня мы появимся. Представляю, что будет завтра! Ведь мы всегда были пунктуальны в отношении связи, и наше молчание, естественно, вызовет тревогу, породит страшные догадки. Я хорошо знаю своего заместителя Плоткина, он немедля всех поставит на ноги, и начнутся поиски. Но у нас нет возможности предупредить, что с нами ничего страшного не случилось.

Дождь перестал. По ущелью бродит редеющий туман. Трофим с Василием Николаевичем уходят вниз по реке искать сухостойный лес для плота, а я остаюсь на стоянке. Надо сушить вещи, но нет погоды.

Как же всё-таки дать о себе знать? Это необходимо ещё и потому, что дальнейший путь на плоту более опасен. И может случиться так, что мы без посторонней помощи не выберемся отсюда.

Дроблю остатки лодки на мелкие куски и на каждом из них делаю надпись:

«Экспедиция седьмого августа потерпела аварию — разбилась лодка. Рация вышла из строя. Продолжаем путь на плоту».

Пишу цветным карандашом и надпись заливаю растопленной еловой смолой. Куски бросаю в реку.

Если начнут нас искать, то непременно снизу по Мае. Так будет легче обнаружить следы катастрофы. И, конечно, люди, увидев обломки лодки, не пройдут мимо.

Разведчики застают меня ещё за работой.

— Кажется, не всё счастье унесла вода, — говорит Трофим, присаживаясь рядом.

— Что, готовый плот нашли?

-- Ещё бы! Тут за мыском, у самого берега, хороший еловый сухостой, километра полтора отсюда. Давайте поторапливаться.

А в это время на противоположном берегу огромный медведь, белогрудый стервятник, вышагивает вдоль реки по гальке. Лобастая голова опущена низко, весь будто захвачен какими-то думами, не смотрит по сторонам, не видит через реку ни палатки, ни костра, ни людей. Какая самоуверенность в его ленивых движениях!

И вдруг снизу доносится грохот камней. Мы вскакиваем. Медведь всё ещё не замечает нас. Видим, из-за скалы торопятся собаки. Они раньше нас заметили зверя и успели переплыть реку.

Ну, берегись, косолапый, сейчас они тебе расчешут галифе! А он делает ещё одну глупость — поднимается на задние лапы, не понимает, откуда взялись такие смельчаки.

Первым из-за развалин вынырнул Кучум. Беспощадный, злой, несётся он очертя голову на зверя. Тот всё ещё стоит на задних лапах, но вдруг бросается в реку. Гора брызг окутала медведя. За ним бросились собаки. Вода подхватила всех троих и понесла вниз за поворот.

Через час мы в ельнике. Я с Василием Николаевичем остаюсь делать плот, а Трофим за это время перенесёт сюда наш груз.

Мы имеем представление о том, что придётся выдержать плоту и каким он должен быть. Десятиметровые брёвна соединяем двойным креплением: кольцами, сплетёнными из тальниковых прутьев, и шпонками. Для большей прочности прошиваем, где нужно, гвоздями. Два длинных шестиметровых весла, уложенных на специальных подмостках на носу и на корме, должны будут вести его в нужном направлении.

Плот получился узким, но длинным — то, что надо для быстрой реки. На этом примитивном судёнышке наших пращуров мы и отправимся в дальнейший путь.

Сталкиваем плот на воду. С удовольствием бы разбили о носовое бревно бутылку шампанского, как это положено при спуске на воду порядочного судна, но увы, шампанского у нас нет, а спирт бережём для более торжественного случая, если, конечно, доживём до него.

Трофим с Василием Николаевичем стаскивают вещи на плот, накрывают их брезентом, увязывают. Я сажусь за путевой журнал.

«Мы ещё слишком мало проплыли, чтобы сделать общий вывод о предстоящих работах. Однако уже можно сказать, что проект передачи высотной отметки от Охотского моря на Алданское нагорье по реке Мае встретит большие затруднения. Берега Маи неблагоприятны для нивелировки. Всюду по пути встречаются скалы, обойти которые по горам невозможно. Трасса будет бесконечно перебрасываться с одного берега на другой, что не всегда позволит выдержать заданную точность. А прижимы? Их вообще не обойти. Придётся, вероятно, искать для нивелировки новые пути, минуя Маю. Отказаться же от проведения здесь других работ у нас ещё нет оснований — Мая не так уж напугала нас, а постигшая нас авария — это случайность. Посмотрим, что будет дальше».

Путь продолжается. Ночь под охраной бурунов. Откуда ты взялась, Берта? Вот и Совиная голова. Неужели это Эдягу-Чайдах?

После дождя уровень воды в Мае поднялся, но не настолько, чтобы облегчить наш путь. Наоборот, течение прибавилось и сильнее взбунтовались перекаты. Но поднимись вода ещё на метр, — тогда бы мы без приключений добрались до Эдягу-Чайдаха.

Бесшумно, медленно плот выходит на струю, разворачивается и, покачиваясь, плывёт вниз. Здесь уже вечер, на поворотах нас сторожит зарождающийся туман. А наверху ещё день. Ярким светом политы поднебесные грани скал, убранные зелёной чащей.

Плот набирает скорость, скользит меж острогрудых обломков, проскакивает скальные ворота.

На корме Трофим. Как только его руки касаются весла, с лица слетает беспечность. Он становится холодным и безмолвным, как камень. Нет, его не пугают вздыбленные над нами скалы, не тревожат крутые повороты и бешеный бег реки, но он весь вмиг перерождается, как только до слуха долетает рёв потока. Его глаза дичают от напряжения, лицо багровеет, весь он уносится вперёд, к опасности. Острой болью засел в душе упрёк Василия Николаевича насчёт погибшей лодки, и теперь не дай бог промазать или ошибиться!…

За скальными воротами река теряет свой бег и тёмной вечерней синевою расплёскивается по дну ущелья. Ни единой морщины на её холодной поверхности. Потускневшая гладь воды подчёркивает глубину. А нависающие скалы грозятся сверху. Они склоняются, высовываются вперёд, чтобы проследить за нами.

Всеобъемлющая тишина. Беспомощно повисли вёсла. И странной кажется под нами утомлённая Мая. Василий Николаевич выжимает штаны и что-то ворчит себе под нос. Плот несёт медленно, почти незаметно. Неожиданно впереди, у края глади, кто-то сильно шлёпнул по воде, подняв столб брызг. Водоём всколыхнуло большими кругами. Это таймень на вечерней кормёжке гоняет рыбу.

— Здоровущий, сатана, вишь, как бьёт! — И Василий Николаевич переводит взгляд на меня.

Где же тут удержаться от соблазна, не попытать счастья со спиннингом?

— Попробуем? — спрашиваю я.

— Не плохо бы ушицу сладить. Снасти возим, а не мочим, без рыбы живём на такой реке! — бормочет Василий Николаевич, набивая самодельную трубку табаком.