Сергей Солоух - Шизгара

- Лапша, а тебе в самом деле нужны билеты? - спросил неожиданно, удачно имитируя шутливое добродушие, Смур.

- Да, нужны.

- Но они же на футбол. Лапша. Ты же не любишь футбол, Ленка.

- Врешь!

- Врет,- охотно подтвердил Винт.

- Ну, не веришь, возьми у этого самого, как его, у Грачика и посмотри.

- А что. ты ему отдал?

Смур не счел себя обязанным отвечать, лишь самодовольно оскалился, и Винт улыбнулся, но он - невероятной изобретательностью Димона пораженный.

Затем Винтяра встал и, высунув башку в коридор, поинтересовался у неумолкающего разносчика:

- Леха, а что на второе?

- Котлета.

- Давай четыре сюда. И первое тоже.

Однако Эбби Роуд (персональный магнит и вселенский пьезоэлемент), как тут же выяснилось, принимать еду был неспособен. Смур, презрительно пожав плечами, отверг свекольный отвар и макароны, удовлетворился хлебом и компотом, ну а Лапша, несмотря на расстроенные свои нервы, оказала Кулиничу в деле уничтожения съестного достойную конкуренцию.

Впрочем, на этом низкая, затеянная Смуром игра, увы, не завершилась. К теме равноправия и уверенности в себе, кои, как ничто, гарантирует одинаковый со всеми пай в общей копилке, он (кстати, сам на все за неимением еще ни одной копейки не выложивший) возвращался не раз, попросту говоря, естественным образом, по мере кристаллизации в его обреченной голове новых издевательских аргументов.

Правда, упирал ("педалировал", смущая Ожегова и, возможно, Ушакова) он не столько на человеческое достоинство, сколько на совершенное отсутствие какой-либо эстетической или моральной ценности в бесконечно дорогом Лапше предмете туалета, каковое выводил несчастный интриган из "ненастоящей" природы синек.

- Они ж болгарские,- пытался утверждать мерзавец. А часа через два уже безо всякого стыда клеветал:

- Да это Свирина работа вообще. Ясно как день, двойной шов только с внутренней стороны.

Ленка же не реагировала, лишь скупо и редко огрызалась, позволяя Димону резвиться в свое удовольствие. Но если вчера эту стойкость легко можно было бы объяснить благотворным воздействием на ее организм двух порций борща со створоженной сметаной, то сейчас, после памятной встречи Грачика. ясно,физическому удовлетворению сопутствовала вера в правдивость той лжи, которую, безусловно, только очень уставший человек мог признать за нечаянную оговорку.

Но, впрочем, с каждой секундой приближается Казань. мост железный через Волгу, текущую издалека долго, а с ними и развязка, точка под i, превращающая букву в знак пунктуации. Обещанный жирный, самодовольный восклицательный знак.

Ну а пока, пока еще есть несколько часов, последуем поэтом освященному примеру деревенского механика Зарецкого и в ожидании приказа "теперь сходитесь" осудим железнодорожные нравы и порядки, во всяком случае, расскажем, какое именно из бесконечного ряда безобразий совершенно уже вывело из себя бухгалтера Евдокию Яковлевну, и что конкретно она там написала в своем заявлении, и чем, наконец, ее гнев должен отлиться беззаботному Винту-Винтяре, завершающему, и это не станем скрывать (между прочим, о чем он и сам пока не догадывается), свой последний в жизни рейс.

Итак, чай мы уже упоминали, но будем искренни до конца, дело вовсе не в напитке, некогда своей способностью бодрить и утолять жажду поразившем венецианского купца, тем более обеспокоенным гражданам в первый же вечер (то есть не доезжая станции Юрга) благоволил Кулинич разъяснить,- нет и не будет китайского деликатеса, поскольку бюрократы и казнокрады не обеспечили в Южносибирске своевременного пополнения запасов угля, потребного для разогрева титана.

Впрочем, и на вопрос: "А почему второй туалет не работает, товарищ проводник?" - Винт без заминки отвечал, вину за недоступность удобства без всякого смущения перекладывая на все тех же формалистов и волокитчиков, бесконечно затягивающих продувку труб и смену прохудившегося толчка.

Опытные, тертые граждане, конечно, сомневались, щурились, глядя с недоверием в плутовскую рожу Винта, ворчали, но улик, изобличающих мошенника, не имея, смирялись и отступали. Кстати, угля действительно не подвезли, что же касается места общего пользования, об этом позвольте позже.

Сейчас о том, как заслуженная чета, несмотря на право внеочередного доступа к одному-единственному (дальнему) ватеру, не могла ступить на заветный кафель в полутора часах езды от города Свердловска.

Старости, коей везде у нас почет, перешла дорогу молодость в виде семьи из папы, мамы, двух дочерей семи и пяти лет и трехлетнего мальчугана по имени Денис.

И вот в самый неподходящий момент, когда третий ребенок сменял второго на унитазе, а второй первого у рукомойника, некая белокурая мадам (она, она, змея в халате без рукавов, всему виной) и обратила взор зеленых своих глаз на Евдокию Яковлевну.

- Мне, конечно, все равно,- сказала она, явно преувеличивая свое безразличие,- только чем стоять тут еще десять минут, вы бы сходили к проводнику и потребовали. чтобы он второй отпер, вам отказать не имеет права.

И, пробуждая праведный гнев, тут же пояснила:

- Вы-то из купе почти не выходите, а я-то за водичкой хожу и видела,те, что с проводником едут, они всю дорогу той стороной пользуются. А девка ихняя вот минут пять как туда пошла и еще там небось сидит.

Однако девка ихняя, то есть Ладша, как ни странно, но в тот момент уже успела незаметно шмыгнуть обратно на свое место у окна, поэтому без труда можно вообразить сердитый, возбужденный вид напрасно минут пятнадцать в засаде таившейся Евдокии Яковлевны, когда, наконец потеряв терпение, она ворвалась в служебный пенал с громогласным требованием немедленно открыть для инспекции и всеобщего обозрения соседнее помещение.

Ну а почему бы и нет? Почему, зададимся вопросом и мы, почему так самоуправничает Винт с общественной собственностью? Хлорку экономит, тряпку бережет? И сразу ответим, торопя завершение главы, не станем устраивать соревнование сообразительных. В отрезанном от пассажиров клозете ехали в Москву четыре затянутых в полиэтилен (привет, ребята) японские покрышки, комплект, и два отечественных (мягких и пахучих), доверху набитых травкой-колбой мешка.

Мешки принадлежали Винту, а скаты - его напарнику Гене, Геннадию Иннокентьевичу Мерзякову, беззубому тридцатипятилетнему ловкачу, пройдохе и вору, человеку, в форменной фуражке которого щеголял все это время перед нами Винт и на непредвиденное отсутствие коего, явки в бригадирский вагон избежать не сумев, Винтяра вяло ссылался, пытаясь отговориться и свою нерасторопность оправдать.

- С Мерзяковым мы еще разберемся,- однако, отметает уважительную причину начальница Винта Ада Федоровна.- Ты, Кулинич, за себя отвечай.