Николай Курганов - Краткие замысловатые повести

Некий богатый и гнуснообразный откупщик заказал себя написать стоящего в природной величине и после не хотел заплатить того, что живописец требовал. Мастер сказал: "Хорошо, сударь! Я ваш образ возьму к себе". Мужик спросил: "Что тебе в нем?" -- "Мне убытка не будет,-- отвечал он,-- когда я приделаю к нему хвост, то будет портрет одетой обезьяны, или положу на нем железную решетку с подписью: "Подайте бедному заключенному",-- то я знаю, кому оный продать".

По смерти откупщик, сошед в подземную страну,

И став пред сатану,

Просил: скажи, мой друг сердечный,

Не можно ль откупить во аде муки вечной.

Я вспомни, как на свете жил;

Всем сердцем я тебе и всей душой служил.

Пожалуй, дедушка, уступи это внуку;

Я множил цену там, а здесь умножу муку.

Некий князь спросил одного мужика, что об нем говорят. "Ни добро, ни худо",-- отвечал он. Тогда князь, дав ему несколько червонных и ударив по спине своею тростию раз пять, сказал: "Теперь ты можешь говорить обо мне добро и худо".

Некогда во Франции играли комедию в присутствии короля о ученых людях. И как дошло по игре до великого порицания ученых тунеядцев, тогда один комедиант, нарядясь так, что был очень похож на одного парижского славного профессора, и выйдя на театр, вскричал к актерам: "Непристойно вам так смеяться над мудрецами, вы дадите в том ответ". И после стал к ним гневно приставать, чтоб они тотчас перестали играть такую негодную комедию. "А я хочу, чтоб они играли",-- возгласил король, думая, что то подлинно был тот профессор и отважился при нем так кричать. Но когда узнали, что это был комедиант, то все стали больше смеяться, так же и сам король о сей шутке, в коей он обманулся.

Мудрец, будучи вопрошен, для чего он не член такого-то училища, отвечал: "Мне, как Катону, сей вопрос приятен, которого спросили, для чего ему не поставят статуи, отвечал -- для меня сие честнее, нежели спросили бы, для чего поставлены".

Некий бессильный судья, будучи в беседе, хотел, как и прочие, поцеловать пришедшую туда госпожу, но она, его удержав, сказала: "Потише, вам не так скоро дается поцелуй, вы знаете, что это для вас последнее удовольствие".

Негде один календарщик, будучи вопрошен, для чего его предсказания погод не столь сбываются летом, как зимою, отвечал: "Для того что летом обыкновенно молебствуют либо о дожде, либо о ведре, а зимою нет".

Живописец срисовал больного человека и так его представил, что один медик, не видав никогда оригинала, сказал, что он имел лихоманку. Вопрошается: кто из них был искуснее в своем ремесле?

Медик говорил своему приятелю про другого врача: "Как ты вверил свою жизнь человеку, не знающему ни по-латыни, ни по-гречески?" Он ему на то: "Этот дурак по-гречески и по-латыни, но он меня пользует по-русски".

Арлекин говорил, что ежели бы Адам был с приписью подьячий или бы купил комиссарский чин, то бы мы были благородные, а когда бы он слыл Мурза, то бы -- сиятельные.

Некоторого купца, обыкшего часто говорить сию поговорку "благодаря бога и вас", спросил воевода, сколько у него детей. "Пятеро,-- отвечал простяк,-- благодаря бога и вас".

Мужик, едучи с возом, пустил свою лошадь переехать грязь, а сам пошел по дорожке, но как она там остановилась, то он кричал: "Ну, матушка, ну, друг, голубка, ну, одер, пострел". Но тем не пронявшись, молвил: "Помози боже", а сам, не пособляя, стоит на суше. Почти у всех нас такое богопризывание.

Некий мызный пастор похоронил на кладбище любимую свою собаку. Епископ хотел было его наказать за такое беззаконие. Но поп, ведая, что он корыстолюбив, объявил: "Ваше преподобие! Ежели бы вы знали, как эта собака была умна, вы бы ее почли за разумное животное: она сделала духовную, по которой вам оставила серебряную чашу, из коей она ела, и так я вам ее вручаю". Епископ, убежденный сим подарком, предал тот грех забвению.

Вождь, командуя воинами, бедно одетыми, увидев неприятельское войско в новых однорядках, сказал, ведя своих на бой: "Друзья, постарайтесь хорошо одеться".

Жизнь папы Бонифатия VIII была такого худого поведения, что наконец сказано было, что он вступил на папство, как лисица, жил, как лев, а умер, как собака.

Некоторый турецкий пират велел казнить Ибрагима, который отдал ему город Магилию, а во оправдание свое перед ним в том, что он ему прежде взятия того города обещал даровать жизнь и наградить его довольно, сказал: "Никто не обязан держать своего слова тому, кто изменил своему отечеству".

Некто подлого и нищего отца сынок, женясь на служанке своего командира, вышел в подьячие и, наживя оным ремеслом лучше, нежели профессорством, со тьму денег, построил огромный дом, как слоновий двор, и оградил его обширным оплотом. Некогда он показывал его своему приятелю, водя оного по всем покоям, вдруг сказал: "Видишь (указывая ему в окно на палисадник), уже три тычинки сворованы".-- "Так, как и весь дом",-- отвечал приятель.

Фоннару, прилежащему только к рюмкам да картам, а величавшемуся своим родословием, сказал умный дворянин: "Мне кажется, ваша генеалогия есть древнее, нежели вы думаете, и старее Адама". "Как же так?" -- спросил простяк. "Так,-- отвечал он,-- понеже многие животные сотворены до Адама, так может быть, вы произошли от козлов, либо от ослов".

Дурная и старая госпожа была на опере, нарядившись, как молодая. Некто иноземец, сидя подле ее сына и увидя оную, спросил, смеючись, не знав его: "Не смешна ли тебе кажется эта старуха в таком уборе? " -- "Я бы о том так же подумал,-- отвечал он,-- когда б она не была моя мать".

Колумбу, первому открывателю Америки, случилось быть на пиру, где многие его похваляли за изобретение той новой земли, а один невежда сказал: "Всяк бы то же сделал, ежели бы так же на то снабжен был". Услыша сие, Колумб усмехнулся и, взяв с блюда яйцо, дал ему, говоря: "Можешь ли ты это яйцо поставить на столе прямо и без всякой иной подпоры?" Но тот, подумав несколько, отвечал: "Это невозможно, да ты и сам того не сделаешь". Колумб, взяв у него яйцо и бережно оное пугою приплюснувши к столу, сказал: "Видишь ли, я думаю, теперь и всякий может то же сделать, но прежде редкий сего догадается". Примолвя сие, что удобнее перенять, нежели самому выдумать.

Симонид-мудрец, будучи обнесен от некоего человека, что его дочь непотребным своим поведением ему наводила посрамление, отвечал так: "Ошибаешься ты, братец! Она не больше мне наносит бесчестия своими пороками, как и я ей чести моими добродетелями".

Карл II, английский король, укорял стихотворца, что он в подписанном ему панегирике выхвалял больше Кромвеля. Но он на то: "Ваше величество! Мы в поэзии лучше удаем наши мечтания, нежели истину".

Некая благоразумная девица, будучи вопрошена от подружек своих, которая краса всех других приятнее кажется, отвечала: "Та, коя происходит от стыдливости".