Зинаида Гиппиус - Том 1. Новые люди

Андрей сжал ее руки.

– Болезнь? А я? Боже мой, а я?

– Но это не сейчас, это потом. А болезнь – это хорошо, потому что скоро. Надо ведь умирать от чего-нибудь.

Она первая сказала, что пора идти домой. Было очень поздно, но в усадьбе еще горели огни. Андрея ждали. У двери они расстались – так же неожиданно, как сошлись, без поцелуя, без обещаний встретиться. Андрей пришел к себе, запер дверь на ключ и не ответил, когда к нему стучали. Он не спал всю ночь и о чем-то думал, что-то хотел понять и решить. Но решать было нечего, а понять, соединить любовь и жизнь не могли люди и до Андрея, не смогут, вероятно, и после него.

В маленькой комнате, с лежанкой, с сундуками и корзинками, с вареньем на полках, сидели Домна Ниловна, тетушка Анна Ильинична и Катя.

Комната эта помещалась в самом дальнем углу дома и называлась почему-то «теплушкой». Во всех случаях жизни, требовавших обсуждений сообща, Домна Ниловна устраивала семейный совет именно в теплушке. Даже когда она одна должна была что-нибудь решить, относительно хозяйства, например, – она удалялась в эту тесную комнатку, считала банки с пикулями и вареньем, перебирала пучки резко пахнущих сухих трав, висящих на стенах, – и сейчас же чувствовала, что укрепляется в мыслях.

Теперь и Анна Ильинична была привлечена сюда. Она чувствовала себя преотвратительно в теплушке. Сундуки теснили ее, низенькие стульчики казались неудобными, от спертого воздуха ей становилось душно.

– Что же, сестрица? Чего же охать? Ты уж мне скажи, наконец, что у вас случилось и причем тут я?

Домна Ниловна махнула рукой. Катя отошла к окну и, вынув платок, заплакала, громко дыша. У нее и раньше были красные глаза.

Анна Ильинична нетерпеливо задвигалась на стуле.

– Да ведь можно же объяснить, наконец, в чем дело?

– Думать надо – вы все, сестрица, знаете, – начала Домна Ниловна. – Что там, вина не ваша, но горько мне, горько видеть, как гибнет единое дитя, да как девичье сердце болит, золотое сердце, это всякий видит…

– Прошу тебя, Домаша, изъясниться. Весьма серьезно прошу.

– А какого тут шута изъясняться? – вдруг вскипела Домна Ниловна. – Твоя же эта гувернантка перед Андрюшей вертелась, знала, что жених – бесстыдные ее глаза – и так ребенка повредила, что на поди! все забыл. Ровно пришитые друг к другу. Целый месяц только вдвоем. Катю ведь уж любил, любил, и что ж! Точно колдовство. Обещанье, любовь, честный брак – все как нищему в торбу кинул. Я ему сегодня слово – а он меня так и пришибил: я, говорит, ее больше жизни люблю. Только, говорит, при Кате молчите. Да что же это за страм! Это одно только – болен мальчик, нездоров!

Анна Ильинична помолчала.

– Не знаю, Домаша, как ты можешь так разговаривать со мною. Извиняю тебя, потому что ты расстроена. Май для меня как дочь, я ее чуть не с десяти лет воспитала, а ты ее мне позоришь. Думаю я, что нельзя взрослому человеку запретить любить, кого он хочет. Мое же личное мнение таково, коли хочешь знать, что Андрей куда больше характером к англичанке подходит, чем к своей невесте – ты меня, Катичка, извини, я тебя ценю и уважаю, я только про сходство ваше с Андреем говорю. Ехала сюда, ничего решенного у вас не зная, я уже думала о своей: вот бы их с Андреем парочка! И смело говорю: пусть сладится, рада буду.

Домна Ниловна всплеснула руками, Катя у окна заплакала громче и, вдруг оторвав искаженное лицо от платка, крикнула зло:

– Больная-то, больная! Как смерть бледная, как прут тонкая! Любит муж жену здоровую! Молчите уж вы! Не Андрюшина вина, а ваша! Вы сводили!

Она была груба, неприятна; вероятно, она сильно страдала. Даже Домна Ниловна прикрикнула на нее. Катя затихла и замерла у окна.

Анна Ильинична тоже молчала. Катины слова имели долю правды: мисс Май точно была больная, и Анна Ильинична это знала. Андрея она любила больше и теперь, сквозь романтическое желание соединить своих детей, здравый смысл пожилой женщины шепнул ей: разумно ли это? Полезно ли для Андрея?

– Я тебе свое окончательное мнение сообщу, – произнесла она, с трудом поднимаясь с низенького стула. – А теперь, извини, мать моя, – я пойду. Задохлась тут от этих трав.

Катя и Домна Ниловна остались – она ушла в свою комнату. Но и там было душно. И Анна Ильинична решилась пройти в парк, в беседку, где стояло ее кресло.

Лето было в разгаре. Все распустилось, разошлось, каждый лист раскрылся с полным бесстыдством, не оставляя места никакой тайне. Солнце жгло и жарило. Пахло пылью и горячей смолой. Нигде не было отрады.

В беседке было особенно жарко – и Анна Ильинична хотела встать, но вдруг в дверях появилась Май. Она подошла ближе и села на низенькую скамеечку, у самого кресла.

Анна Ильинична посмотрела на свою воспитанницу. Казалось – жара на нее иначе действовала, чем на других. Лицо ее было еще бледнее, прозрачнее, меньше, спокойные всегда глаза – грустны, точно весь этот летний зной, эта грубая сила природы, сменившая нежность, была враждебна ей, печалила ее так же бесконечно, как прежде радовала нежность.

– Мне хотелось бы уехать отсюда, – сказала Май. – Здесь так жарко, и мне немного дурно.

– Тебе дурно от жары?

– Мне хочется уехать, – повторила Май кротко. – Я думаю, мне будет гораздо лучше, если я уеду.

– Послушай, девочка, – начала Анна Ильинична серьезно. – Отчего ты со мною всегда такая скрытная? Ты лучше мне скажи – я все равно знаю – ты любишь Андрюшу?

Май не покраснела, не взволновалась – она сказала очень просто, почти холодно:

– Да, я люблю.

– И оттого хочешь уехать? Бежать? Оттого, что он жених другой? Но, девочка, послушай меня… Я тебя понимаю…

– О, нет, – сказала Май. – Вы ошибаетесь. Я совсем не бегу. Для меня мало значения имело, что Андрей Николаевич жених…

– Как мало? Но ведь он не мог тебе предложение сделать…

– Отчего? Он просил, чтобы я вышла за него замуж. Но я отказала.

– Отказала! Боже милостивый! Любят друг друга – и отказала! И все ради Катерины!

– О, нет, нет, ведь я уже упомянула, что для меня не имело значения это обстоятельство… невеста его. Между нами была любовь и правда, но теперь же все кончилось.

– Поссорились вы, что ли?

Лицо Май на секунду затуманилось, точно ей было нетерпеливо и скучно.

– Нет, мы не ссорились, – проговорила она. – Так кончилось. Замуж – это другое. Замуж я ни за кого не выйду. И вы со мной не говорите об этом, – прибавила она твердо. – Я вам не умею объяснить. Я только знаю, что любовь – одно, а брак – другое. Я к браку никакой склонности не имею.

– По-твоему, без брака любить, что ли? – почти озлобленно крикнула Анна Ильинична.

Май улыбнулась.

– Да нет, – сказала она. – Я говорю – почему, если речь идет о любви – сейчас что-то нужно устраивать, свадьбу… Как это выразить?., точно маленькими гвоздиками любовь приколачивают… Зачем это? Я о свадьбах и знать не хочу. Любовь живая. Она пришла – и ушла. А свадьбы – какое мне дело? Пусть там кто хочет. Я на это не пойду.