Зинаида Гиппиус - Том 1. Новые люди

Анна Ильинична смотрела растерянно. Из всех речей своей сумасбродной воспитанницы она поняла только одно, что замуж за Андрея она не выйдет и что, действительно, им лучше уехать. Она вспомнила о болезненности Май – и почувствовала себя слегка утешенной.

Май встала, помогла встать Анне Ильиничне и поцеловала у нее руку.

– Я могу приготовить чемоданы? Мы завтра утром уедем?

– Завтра? Ну, завтра… Да куда только?.. Постой… Ведь надо решить – куда. Не в деревню же… Ты куда хочешь?

– Все равно, куда вам угодно.

– Ну что ж… Ну в Швейцарию поедем, повыше куда-нибудь, хочешь?

– Да, хочу… Там еще весна, – прибавила она как бы про себя и опять поцеловала руку у взволнованной и растерянной Анны Ильиничны.

Стемнело рано, потому что надвинулись тучи, низкие, плотные, черные, обещая грозу. Ожидание было тихо и томительно. И во всем доме уже давно было тихо и томительно, точно где-то лежал больной или нависло несчастие. Катя ходила с красными глазами и молчала, Домна Ниловна вздыхала, Андрей сидел безвыходно, когда не гулял с Май. Первое время он был только счастлив, безумен и весел, не думая ни о чем, кроме своей странной любви, но теперь опять он мучился, не понимая, что будет дальше, и по привычке желая кончить все это определенно, подвести под какую-нибудь из условностей. И мысль о Кате мешала ему. И Май была не его, а чем ближе он к ней подходил, тем она казалась ему страннее и недоступнее.

На столе горела свеча. Пламя не колебалось, хотя дверь на балконе была отворена и казалась черной пастью. Андрей лежал на турецком диване, заложив руки под голову.

Вошел Тихон, Андрей не взглянул на него сначала. Но потом, когда Тихон стал убирать книги на письменном столе, сохраняя важное молчание, Андрей мало-помалу стал следить за движениями его спины в сером пиджаке, за его затылком, поросшим светлыми волосами, светлее загорелой шеи – и вдруг что-то вспомнил.

– Тихон! – окликнул он его. Тихон обернулся.

– Чего изволите?

Лицо его, по обыкновению, было мрачно.

– Ты, Тихон… вот что я тебе хотел сказать… Ведь я тебя с Полей заметил.

– С Полей? С какой такой Полей?

– Да не отпирайся, пожалуйста. С Пелагеей-прачкой.

– А чего ж мне отпираться? – сказал Тихон и вдруг неожиданно и непривычно улыбнулся, как ни старался хмурить брови. – Заметили, так заметили. Мне Полю Бог послал. Каждая во мне жилка дрожит, как я ее вижу. Она теперь за десять верст, к матери пошла жить, в Каменку, значит. Я туда через воскресенье к обедне стану ходить. Вся она мне кругом мила, как зимнее солнышко.

– А Василиса?

– Эх, барин! Сами вы очень хорошо должны понять. Что Василиса? Василиса на своем месте. Разве они друг дружке мешают? С Василисой мы венчаться будем. Это особая статья.

Жена – женой, она Божьему ниспосланию не должна мешать. Которая баба этого не понимает – так той втолковать должно.

Андрей поднялся и сел. Ему почудился шорох на балконе. Тихон еще что-то поворчал, повозился и вышел. Андрей запер дверь в коридоре на крючок, потом опять сел и пристально всматривался в черное пятно. Глаза устали и он на секунду отвел их, а когда поднял вновь – на пороге стояла Май.

Андрей вскочил, бросился к ней и обнял ее. Всегда, целуя ее, он ощущал какой-то холод в ней, даже не холод, а свежесть, точно ветер от вечерней, весенней воды – и никогда не думал и не понимал, что целует ее, так это ему казалось невероятным и особенным. И острое, как игла, чувство тоскливой радости кололо и язвило его каждый раз.

Теперь он схватил ее почти грубо, без обычного страха и осторожности, посадил к себе на колени, целовал руки и шею. В саду зашумела сухая гроза.

– Май, – шептал Андрей. – Не мучай меня больше. За что? Я так утомлен. Реши, согласись, чтобы мы были муж и жена, ведь я тебя люблю… Отчего ты не хочешь?..

Она вдруг освободилась от него и встала.

– Мне жарко… – сказала она. – Я не могу. Я пришла проститься с тобой, Андрей. Я уеду завтра.

– Уедешь? Уедешь?

– Да. Вот что: я не говорю, что ты меня не любил. Но наша любовь прошла. Все хорошее в любви прошло. Теперь надо расстаться. Ведь ты был счастлив от этой любви? Были настоящие минуты большого счастья? Скажи? Когда липы расцветали, помнишь? Когда ты меня поцеловать боялся? Были?

– Да, были… – прошептал Андрей.

– Ну вот, а теперь прошло. Липы не могут опять распуститься, и тех лучших минут не будет. Ты смешиваешь то, что не смешивается. Ты любовь, то, что от Бога, сводишь на свадьбу, на соединение, на привычку, на связи, которые от людей. Может быть, и свадьба – хорошо, но только я на это не пойду. Мне жарко, мне душно, мне тяжело. Я одну любовь люблю. Прости меня. Не надо роптать, если что-нибудь прошло. Так должно. Ведь оно было…

Андрей стоял перед ней без слов.

– Прощай же, – сказала она и поцеловала, чуть дотронувшись до него бледными губами. – Не надо никогда забывать друг друга. Ты знаешь, это бывает только один раз. Прощай.

Она вышла на балкон. Молния без грома трясущимся, серым блеском вдруг осветила деревья сада и небо. Андрей в последний раз увидал белое платье Май – и утомленной, бессильной душе его показалось, что это призрак, как и вся его любовь.

Прошло несколько дней. Семья сидела за вечерним чаем на террасе. Домна Ниловна разговаривала с Катей, угощала Андрея земляникой со сливками, была доброй и ласковой и почти болтливой, чтобы не думать о недоговоренном. Андрей молча принимал заботливость Кати и матери, был неловок и тих. После жаркого дня наступал ясный вечер. Скошенная трава пахла пронзительно и сладко.

На террасу вошел Тихон и остановился у двери.

– Что тебе? – проговорила Домна Ниловна.

– А я к барину.

– Да что нужно?

Андрей медленно поднял глаза.

– Скажи, что тебе, Тихон? – проговорил он кротко.

– А я насчет свадьбы. Мне, Андрей Николаевич, никак невозможно. Назначено там на двадцать пятое июля. Нам с Васеной это не подходит. Что ж? Справить свадьбу, да и дело к стороне. Дозвольте сейчас после Петровок. Это и спокойнее, да и вообще облегчительнее. Как угодно, а иначе я не могу.

– Что же ты сердишься? – сказал Андрей по-прежнему кротко. – Я очень рад. Венчайся себе после Петровок. У нас с тобой свадьба в один день была назначена. А я давно уж думал, что и нам нечего тянуть. Мама, Катя, – продолжал он, обернувшись в их сторону, – как вы полагаете, можно нам переменить день? К чему целый месяц? Катюша, ты согласна?

Катя вспыхнула от неожиданности, взглянула на него глазами, полными удовольствия и благодарности.

– Я не знаю… – проговорила она. – Как мамаша… Домна Ниловна сияла. Всем стало легче и свободнее.

– Господь с вами, детки, чем скорее, тем лучше. Порадуйте меня, старуху.