М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

И она поспѣшно достаетъ изъ шкафа Шекспира и начинаетъ читать «Юлія Цезаря». Она читаетъ съ наслажденіемъ, съ жадностью драму, полную жизни, тревоги, борьбы. Но вотъ она доходитъ до разговора Порціи съ Брутомъ. Она на минуту останавливается, задумывается и потомъ продолжаетъ читать вслухъ.

Порція.

Брутъ.

Порція.

Брутъ.

Порція.

Брутъ.

Порція.

Брутъ.

Порція.

«Она его любитъ, она его жена и она хочетъ знать его секретъ, его тревоги, его горе, чтобъ успокоить его… Ну, такъ что же?! — громко и удивленно, порывисто закрывая книгу, спрашиваетъ она. — Но развѣ этого я не могу сдѣлать? Развѣ я не пойму тревоги и горя моего мужа, не успокою его?… „Свою я твердость духа доказала, себѣ бедро поранивъ добровольно….“ „Свою я твердость доказала, себѣ бедро поранивъ добровольно“ — громко и вдумчиво произнесла она во второй разъ и потомъ моментально схватила со стола перочинный ножикъ и все его лезвіе вонзила себѣ въ руку выше локтя.

Кровь фонтаномъ брызнула изъ раны, а потомъ быстро начала просачиваться сквозь рукавъ платья, а Катерина Дмитріевна очень спокойно вытерла объ юпку платья ножъ и потомъ весело разсмѣялась. Ей хочется позвать отца, мать, няню и показать имъ, что ей совершенно небольно, что она сама поранила себя, и при этомъ смѣется… Она опять раскрываетъ книгу, ходитъ съ нею по кабинету и вторично громко читаетъ разговоръ Порціи съ Брутомъ, совершенно позабывъ о своей ранѣ, и сильно пачкаетъ кровью и платье, и страницы Шекспира.

„Это нехорошо, совсѣмъ нехорошо! — весело и громко говоритъ она потомъ. — Александръ Македонскій былъ великій полководецъ, я очень похожа на Порцію, хотя мнѣ только семнадцать лѣтъ, но книгу все-таки незачѣмъ пачкать и рану нужно унять… И платье все испачкала, глупая!“

И она поспѣшно убѣгаетъ изъ кабинета къ нянѣ, чтобы спросить у няни тряпку и перевязать ею рану.

— Гдѣ это вы, барышня, порѣзались? Поди чай больно, барышня? — качая головой, удивленно спрашиваетъ няня, перевязывая руку барышни.

— Нѣтъ, няня! Совсѣмъ небольно, няня!

— Гдѣ тамъ небольно! Ишь кровь-то не уймешь никакъ, сквозь платокъ-то такъ и просачивается, — и небольно! Плакать-то вамъ, барышня, стыдно, такъ вотъ оно и небольно.

— Да нѣтъ же, нѣтъ, няня! Смотри, няня, видишь — небольно! — и она порывисто срываетъ перевязку, смѣется, машетъ рукой, а кровь изъ раны течетъ теперь толстою струей по обнаженной рукѣ дѣвушки.

Няня, какъ пораженная ужасомъ, стоитъ въ недоумѣніи, устремивъ испуганные глаза на дѣвушку, а дѣвушка продолжаетъ смѣяться, потомъ обнимаетъ няню, цѣлуетъ ее и пачкаетъ кровью платье и лицо няни.

— Няня, няня!.. Посмотри въ зеркало, няня! Посмотри, какая ты нарумяненная! Голубушка, няня, посмотри!

И она ведетъ няню къ зеркалу. Няня удивлена, поражена, забыла, что кровь не унята изъ раны ея барышни, и, какъ автоматъ, идетъ къ зеркалу. Она видитъ въ зеркалѣ веселое и смѣющееся лицо барышни и подозрительно качаетъ головой, осѣняетъ себя крестнымъ знаменіемъ и только теперь замѣчаетъ кровь на своихъ щекахъ и на лбу.

— И меня всю испачкала кровью, бѣдовая! — серьезно и съ укоромъ обращается она къ барышнѣ и поспѣшно начинаетъ перевязывать ей руку.

И цѣлый день Катерина Дмитріевна была весела, долго пѣла, не такъ скоро уставала отъ чтенія педагогическихъ книгъ, разговоръ съ мачихой и отцомъ казался болѣе интереснымъ, а няня смѣшила ее своимъ вопросительнымъ взглядомъ и покачиваніемъ головы. Этотъ случай, какъ слезы, о которыхъ она вспомнила, облегчилъ ее, успокоилъ, — она хладнокровнѣй относилась во всему и все не такъ теперь мозолило раздраженные ея нервы.

Въ половинѣ пятаго часа того же дня Софья Михайловна и Катерина Дмитріевна поѣхали кататься за городъ. Онѣ катались около часа. Кожуховъ почему-то не выѣхалъ къ нимъ и Софья Михайловна скучала, но ея падчерица не замѣчала отсутствія Кожухова и была очень весела, и ея молодая грудь ускоренно дышала свѣжимъ воздухомъ начинающейся весны.

— Ахъ, мама, какъ мнѣ бѣгать хочется! — сжимая руку мачихѣ, громко сказала она подъ конецъ катанья.

— Такъ зачѣмъ же дѣло стало? — улыбаясь отвѣчала Софья Михайловна. — Я велю остановиться и ты можешь побѣгать.

— Давай вмѣстѣ, мама.

Софья Михайловна согласилась, и онѣ обѣ минутъ десять рѣзво и шаловливо бѣгали на перегонки по шоссе.

Возвращаясь съ гулянья и проѣзжая мимо жалкаго и единственнаго во всемъ городѣ книжнаго магазина, Катерина Дмитріевна попросила мачиху остановиться и, быстро соскочивъ съ экипажа, вошла въ магазинъ.