М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Она дальше ничего не слышала. Она хотѣла крикнуть: «вы лжете, проклятыя!» — но безсознательно вскочила съ мѣста и убѣжала въ уборную. О, какъ много, какъ быстро много думала она тамъ!.. О, не дай Богъ никому плакать такими слезами, безъ слезъ, какими она рыдала тамъ!..

Въ мазуркѣ ея кавалеръ былъ такъ же деликатенъ, откровененъ, говорилъ на ту же тему, но онъ не узнавалъ свою даму. Она хотѣла сказать ему, что она слышала его разговоръ съ дамой, что дама клеветала на нее, но у ней не хватало на это рѣшимости; она хотѣла казаться ничего не слышавшей, быть какъ во время второй кадрили, но голова подавлена клеветою, въ сердцѣ — что-то гнетущее, во рту сухо….

«Я дала слово больше не бывать нигдѣ,- продолжала думать Тотемкина, когда такъ ярко и живо пронеслись въ ея умѣ всѣ подробности бала. — И жизнь потянулась скучная, пошлая, безъ цѣли впереди, безъ радости въ настоящемъ…. Явилась мысль самоубійства. Я бросилась въ рѣку; мнѣ не было страшно, — я не боялась матери, когда ее сняли съ петли…. Но молодость взяла верхъ, я безсознательно вынырнула и поплыла… Отчего я такая веселая была потомъ нѣсколько дней?…

„А потомъ что?“ — задала она себѣ новый вопросъ, не рѣшивъ предыдущаго.

И ей вспоминается очень недавнее. Стоялъ дождливый осенній день. Ея мистеръ и мистрисъ захотѣли, чтобъ ихъ дѣти были въ обѣднѣ при торжественной архіерейской службѣ. Она была при дѣтяхъ и стояла съ ними впереди, на видномъ мѣстѣ. Она не молилась, а жадно разсматривала дамъ и дѣвицъ. „Много красоты, много богатства, — думала она;- и вы будете счастливы, вы будете любить и будете любимы“…. Ей захотѣлось посмотрѣть, какъ ведутъ себя въ церкви будущіе мужья, смотрятъ ли они на своихъ будущихъ женъ, — „вѣдь никто не пришелъ сюда молиться“. Она повернула голову направо — и глаза ея встрѣтились съ упорнымъ взглядомъ черныхъ большихъ глазъ плотнаго, высокаго, въ лентѣ и со звѣздами мужчины. Она вздрогнула, — такъ на нее еще никто не смотрѣлъ. Во взглядѣ черныхъ глазъ губернатора было что-то нахальное, что-то злое и — что-то молящее, что-то пріятное, доброе. Она часто оборачивалась направо и всякій разъ, встрѣчая его взглядъ на нее, робко поворачивала голову къ иконостасу, не думая молиться святымъ лицамъ, изображеннымъ на немъ….

„Пусть и это пронесется тучкой, — думала она, не желая возобновлять въ памяти того, что слѣдовало потомъ, послѣ обѣдни. — Пусть и это не разобьетъ меня, а тамъ…. Я буду его любовницей здѣсь, но тамъ, далеко отсюда, въ Петербургѣ или Москвѣ, а можетъ даже въ Парижѣ,- тамъ я буду богатой, красивой, умной и честной дѣвушкой. Я устрою такъ, что и здѣсь никто не будетъ знать, а тамъ…. я заставлю полюбить себя, я прикую къ себѣ того, кто мнѣ понравится; онъ будетъ молить меня быть его женой, хотя я сама скажу ему, что я уже не…. Что за пустяки! Развѣ не влюбляются во вдовъ? Не сходятъ съ ума отъ замужнихъ женщинъ?… Пустяки! Я ничего не потеряю, а пріобрѣту деньги. Потомъ — Петербургъ, Парижъ, консерваторія…. И я свожу съ ума мужчинъ или какъ примадонна, или какъ блестящая пѣвица театровъ буффъ, или какъ первая драматическая артистка…. А здѣсь?… Monsieur Орѣцкій, vous regardais sur moi fixement aujourd'hui, songez, cela pourrait vous nuire“.

Она встала и торопливо ушла изъ сада.

Могутовъ, возвращаясь отъ полицеймейстера, надумалъ не обращаться въ тотъ день съ своею просьбой въ Кожухову. Онъ не предполагалъ теперь застать его дома, а отрывать человѣка отъ дѣла въ канцеляріи для своей личной просьбы онъ не хотѣлъ. Возвратясь домой, онъ сейчасъ же, чтобы не забыть подробностей вкуса и желаній полицеймейстера, записалъ все слышанное отъ него, потомъ долго обдумывалъ записанное, а послѣ обѣда принялся дѣлать наброски на бумагѣ будущей усадьбы полицеймейстера.

— Можно войти? — раздался, въ шесть часовъ, за дверью гнусавый голосъ Переѣхавшаго.

Могутовъ всталъ и отворилъ ему дверь.

— Вы извините, что дѣлаю визитъ вечеромъ, но за то я чуть не во фракѣ,- здороваясь съ Могутовымъ, съ улыбкою на лицѣ, говорилъ Переѣхавшій. На немъ было почти новое, черное, суконное платье, очень просторное и очень длинное. — Фрака у меня нѣтъ, а то бы и его напялилъ, чтобы засвидѣтельствовать мое глубокое уваженіе къ вчерашней вашей правдѣ и логичности.

— Спасибо не за нарядный костюмъ, а за приходъ. У меня къ вамъ, кстати, и дѣло есть по части овинныхъ и другихъ сельско-хозяйственныхъ построекъ, — сказалъ Могутовъ, усаживая Переѣхавшаго къ столу.

— Значитъ, нужно поздравить съ успѣхомъ?… Отлично, очень радъ, — горячо пожимая руку Могутова, говорилъ Переѣхавшій. — Кто же: полицеймейстеръ или правитель? Вѣроятно, полицеймейстеръ. Кожуховъ по части сельскаго хозяйства ничего не понимаетъ. Вы разскажите по порядку. Очень интересно, какъ современная администрація принимаетъ человѣка вреднаго въ нравственномъ и правительственномъ отношеніяхъ: это васъ такъ отрекомендовали въ бумагѣ изъ Питера….

Могутовъ подробно разсказалъ свое посѣщеніе полицеймейстера и, окончивъ, показалъ свои наброски. Переѣхавшій слушалъ внимательно и часто посматривалъ изъ-подъ очковъ на разсказчика. — „Характерный человѣкъ, — думалъ онъ:- на рекомендацію питерскую вниманія не обращаетъ, прослушалъ — и ничего, какъ есть ничего! Характеръ, сила, не намъ чета“.

— Прежде всего позвольте презентовать нашу ученую работу, — началъ Переѣхавшій, когда окончилъ Могутовъ, и, вынувъ изъ боковаго кармана сюртука довольно толстую брошюру, подалъ ее Могутову. Брошюра озаглавлена была такъ: „Культура льна и возможность фабричной переработки его въ Россіи. Диссертація на степень магистра сельскаго хозяйства кандидата Горигорѣцкаго института В. Переѣхавшаго“. Сверху заглавнаго листа брошюры было написано: „Гордѣю Петровичу Могутову отъ автора, въ знакъ глубокаго уваженія въ началу его дѣятельности въ родной глуши. Позвольте пожелать, чтобы конецъ отвѣчалъ началу и не походилъ на мой. В. Переѣхавшій“. — Ученые когда-то были! — продолжалъ Переѣхавшій, послѣ благодарности Могутова за презентъ. — Профессорами хотѣли быть! Были да сплыли… А мы и не были да сплыли… А вамъ съ удовольствіемъ готовъ служить насчетъ усадьбы добрѣйшему Филарету Пупліевичу. Оборудуемъ ее на славу!

И они, попивая чай, начали „оборудовать“ и, съ полнымъ уваженіемъ къ предмету, долго, подробно и не отвлекаясь въ сторону, бесѣдовали, какъ красивѣе, практичнѣе и дешевле расположить, устроить и построить все нужное для усадьбы, причемъ Переѣхавшій сообщилъ всѣ данныя для разсчета размѣровъ овиновъ, сараевъ, амбаровъ и т. д., и т. д.

Въ девять часовъ Переѣхавшій предложилъ пойти пройтись, такъ какъ погода прекрасная, ночь свѣтлая, да и для здоровья полезно.

— А знаете, что про васъ говорятъ въ городѣ? — спросилъ Переѣхавшій въ городскомъ саду.