Алексей Пазухин - Купленная невеста

Павелъ Борисовичъ, заложивъ руки въ карманы панталонъ, стоялъ у затопленнаго камина, когда вошла Наташа. На скрипъ двери онъ оглянулся, увидалъ дѣвушку и смѣрилъ ее грознымъ взглядомъ.

— Это что такое значитъ? — спросилъ онъ. — Зачѣмъ ты пріѣхала сюда?

Наташа стиснула руки, хотѣла что-то сказать, но только глухо зарыдала и закрыла лицо руками.

— Это что еще за трагедія? — строго продолжалъ Павелъ Борисовичъ. — Изволь перестать сію минуту! Зачѣмъ пріѣхала и кто тебѣ позволилъ?

— Сама, никто не позволялъ, — отвѣтила Наташа, вытирая слезы кончикомъ головнаго платка. — Дѣлайте со миой, что угодно, есть на то воля ваша, а я не могу, не могу!

— Что ты не можешь? Въ чемъ дѣло? Ты мнѣ толкомъ отвѣчай!

— Не могу. Конечно, я раба ваша, а только сердце у меня тоже есть и любить ему заказа нѣтъ, ну, я люблю, люблю! Узнала, что къ вамъ барыню Коровайцеву привезли, хотѣла на себя руки съ тоски да съ горюшка наложить, да сперва захотѣла васъ повидать, на… на эту барыню взглянуть…

Наташа не договорила и опять заплакала.

— Дура! — безъ гнѣва проговорилъ Павелъ Борисовичъ. — Ты что же вообразила? Жениться я, что-ли на тебѣ долженъ?

— Ничего я, сударь, не вообразила, знаю я, что есть я ваша раба и что, поиграмши со мною, вы бросите меня, а любить все же люблю. Если-бъ вы невѣсту себѣ избрали, барышню, такъ я только плакала бы, а вамъ да ей счастья желала бы, любви да согласія, а то… чужую жену вы взяли.

— Ну, ну, молчать! — перебилъ Павелъ Борисовичъ. — Это еще что? Не выговоры ли ты мнѣ читать будешь?

— Горе только она принесетъ вамъ, несчастье, — продолжала Наташа. — Мужа бросила, домъ покинула, такъ какое ужь тутъ отъ нея счастье?

— Я говорю тебѣ, чтобы ты замолчала! По настоящему, слѣдовало бы тебя проучить за самовольщину, ну, да такъ и быть, прощаю. Изволь бросить эти глупости и помнить, кто ты. Скажите, какая еще Аркадія! Глупая ты дѣвчонка! Неужели я долженъ каждой своей крѣпостной дѣвкѣ давать отчетъ? Ты съ ума сошла, я избаловалъ тебя, но помни, что я болѣе такихъ выходокъ не потерплю. Въ «Лаврикахъ» найдутся и для тебя березы, ты меня знаешь.

— Прикажите хоть сейчасъ на конюшню отвести, до смерти запорите, я и словечка не вымолвлю супротивъ васъ, подъ розгами умирая, а ее, бѣглую барыню эту, я изведу!

— Молчать! — бѣшено крикнулъ Павелъ Борисовичъ. — Ты съ ума сошла, негодница! Вонъ сію минуту, а если я еще разъ услышу что нибудь подобное, такъ я тебя свиней пасти пошлю, въ посконный армякъ прикажу одѣть!

Павелъ Борисовичъ позвонилъ.

— Проводить Наташку въ людскую, — приказалъ онъ вошедшему лакею, а ко мнѣ Матрену позвать! Столъ готовъ?

— Накрытъ-съ.

— Велѣть подавать!

Пришедшей Матренѣ Павелъ Борисовичъ приказалъ выдать Наташѣ матеріи на два платья и деньгами двадцать пять рублей, поселить ее въ дѣвичьей и пріискать жениха.

— Спросишь ее, не правится ли ей кто нибудь изъ дворовыхъ, а то такъ вольнаго найти, — заключилъ онъ. — Сказать ей, что я награжу ее, а въ домъ теперь не пускать. Она, дура, скучать вздумала, слезы тутъ пустила, такъ не вздумала бы она барыню увидать да говорить ей что нибудь. Скажи, что за малѣйшую попытку я шкуру спущу. Избаловали дѣвченку, Богъ знаетъ что вообразила!

— Много разъ вамъ докладывала объ этомъ, батюшка баринъ, — замѣтила Матрена.

— Дура ты, вотъ что! Стану я тамъ думать еще о твоихъ докладахъ! Тебѣ дана воля надъ ними, ну, и должна наблюдать, взыскивать. Полагаю, что я не прогнѣвался бы, еслибъ ты ее проучила какъ слѣдуетъ да внушила, что она такое!

Павелъ Борисовичъ переодѣлся и вышелъ къ столу. Пришла и Катерина Андреевна.

— Я все въ томъ же туалетѣ, - съ улыбкой обратилась она по-французски къ Скосыреву. — Хозяинъ долженъ извинить меня.

— Вы прекрасны во всякомъ туалетѣ, но вы, конечно, знаете, что сотни ихъ къ вашимъ услугамъ. Завтра пріѣдетъ изъ Москвы портниха француженка и привезетъ журналы, вамъ останется только выбрать фасоны и матеріи. Надѣюсь, что вы не будете щепетильничать?

— Я ваша теперь, приказывайте! — отвѣтила Катерина Андреевна.

Ей было весело, хотя немного и жутко. Она съ улыбкой оглядывала столовую, сервизъ, лакеевъ въ сѣрыхъ ливрейныхъ фракахъ и бѣлыхъ перчаткахъ, дворецкаго, который безмолвно, но съ искусствомъ опытнаго дирижера распоряжался обѣдомъ. Обѣдъ былъ изысканный, тонкій, вино Павелъ Борисовичъ выписывалъ изъ-за границы, фрукты были изъ его собственной оранжереи и изъ его погребовъ. Весело сверкалъ хрусталь на столѣ, блестѣло серебро, восемь восковыхъ свѣчей въ тонкихъ серебряныхъ подсвѣчникахъ освѣщали столъ, а топящійся каминъ — всю столовую, большую комнату съ дорогими гобеленами и картинами на сюжеты «мертвой натуры». За обѣдомъ, кромѣ Павла Борисовича и Катерины Андреевны, присутствовалъ раззорившійся и немного «тронувшійся умомъ» дворянинъ Чижовъ, исполняющій въ имѣніи Павла Борисовича роль и приживальщика, и шута, и отчасти домашняго секретаря. Послѣднія обязанности Чижовъ исполнялъ, впрочемъ, только тогда, когда не былъ пьянъ, а это случалось съ нимъ не часто. Онъ же былъ и чтецомъ Павла Борисовича, читая ему послѣ обѣда и на сонъ грядущій стихи. Писалъ онъ стихи и самъ на разные торжественные случаи и считалъ себя поэтомъ.

Чижову было лѣтъ пятьдесятъ, но онъ казался моложе, такъ какъ бороду и усы брилъ, а волосы на головѣ красилъ. Обыкновенно онъ одѣвался въ сѣрую чемарку съ плисовымъ воротникомъ и въ гороховаго цвѣта панталоны, но по торжественнымъ днямъ или когда были гости носилъ синій фракъ съ позолоченными пуговицами, жабо, бѣлый жилетъ и атласные черные панталоны въ чулки. Трезвый Чижовъ былъ деликатенъ, застѣнчивъ, велерѣчивъ, но въ пьяномъ видѣ грубилъ, угрожалъ и лѣзъ въ драку. Тогда его запирали въ холодную комнату и выпускали только по вытрезвленіи. Звали его Капитонъ Ниловичъ, но это имя употреблялось только прислугой, — Павелъ Борисовичъ и всѣ его гости звали Чижова Купидономъ или Купидончикомъ.

Теперь Чижовъ былъ совершенно трезвъ, блисталъ изысканнымъ туалетомъ и былъ галантенъ, какъ никогда. Расшаркался онъ съ Катериной Андреевной по всѣмъ правиламъ искусства, но былъ съ нею холоденъ: онъ немного ревновалъ Павла Борисовича къ этой гостьѣ, полагая, что при ней не будетъ уже той воли и того блага ему, Купидончику. Свое неудовольствіе онъ выражалъ меланхолическимъ видомъ, склоненіемъ головы на бокъ и глубокими вздохами.

— Вы что то сегодня не веселы, Купидончикъ, — обратился къ нему Павелъ Борисовичъ за десертомъ. — Здоровы ли вы?

— Здоровье мое въ вожделѣнномъ состояніи, благодарю васъ.

— Но почему же вы такъ скучны?

— Не могу же я, государь мой, бытъ постоянно порхающимъ, какъ птичка въ рощѣ.

— Скажите! Ну, а если я вамъ прикажу подать вашъ любимый кубокъ венгерскаго, скука ваша пройдетъ?