Алексей Пазухин - Купленная невеста

Барыню мужики не долюбливали и порицали. Имъ не нравилось позднее вставаніе ея, полнѣйшее невниманіе къ хозяйству, роскошь, ничего недѣланіе, довѣріе къ Глафирѣ, которая была имъ чужда и которой барыня дозволяла все. Не нравилось мужикамъ и дворовымъ и то, что съ появленіемъ Катерины Андреевны начали посвистывать на конюшнѣ и въ дѣвичьей розги. О нихъ прежде и не слыхалъ никто, развѣ подростка какого-нибудь вспрыснустъ за баловство. Розги въ ту пору никого не удивляли, не возмущали и не оскорбляли. Онѣ свистали и въ семьяхъ, и въ школѣ, и въ дѣвичьихъ, и на конюшнѣ, какъ свистали кнуты и плети на торговыхъ площадяхъ, но всегда и вездѣ человѣка возмущала и будетъ возмущать несправедливость, безпричинная жестокость.

— Ты накажи виноватую рабу свою, — говорили мужики и дворня Коровайцевыхъ про Катерину Андреевну, — но ты накажи сама, по своему барскому приказу, за дѣло, а то она Глашкѣ волю дала, и Глашка у насъ барыня, Глашка нашимъ бабамъ и дѣвкамъ шкуру деретъ, косы треплетъ, а она такая же холопка.

Лука Осиповичъ вступился было и разъ, и два, но изъ этого ничего не выходило, тогда онъ одинъ разъ зыкнулъ на Глафиру, пообѣщалъ и ее отодрать за тиранство, а Катеринѣ Андреевнѣ сдѣлалъ выговоръ. Сдѣлалъ выговоръ и закаялся. Съ молодою женой послѣ этого выговора была истерика, пришлось послать въ уѣздъ за докторомъ.

— Ты меня уморишь, въ гробъ уложишь, — рыдая, говорила Катерина Андреевна и каталась на кровати. — Ты способенъ меня звѣрски наказать за то, что моя Глафира поучила какую то скверную дѣвку, грубіянку, лѣнтяйку. Скоро эти дѣвки бить меня будутъ; онѣ меня и за барыню не считаютъ.

Лука Осиповичъ махнулъ рукой и болѣе уже не вмѣшивался въ «бабьи дѣла». Очень ужъ любилъ онъ жену.

Слыша теперь сѣтованія мужиковъ и дворни, Лука Осиповичъ былъ глубоко тронутъ, но его оскорбляло то, что всѣ эти люди видимо винили его Катеньку, — то и дѣло прорывалось словечко неодобренія по адресу Катерины Андреевны. Это убивало Луку Осиповича: ему не хотѣлось вѣрить, что его Катенька убѣжала; нѣть, нѣтъ, ее увезли, украли, и онъ вернетъ ее!..

Не переодѣвшись, не сдѣлавъ никакихъ распоряженій, Лука Осиповичъ поскакалъ въ Москву.

— Побереги ты себя, батюшка баринъ, не загуби сгоряча, — говорили ему мужики, провожая его. — Послалъ бы лучше насъ, мы-бъ тебѣ добыли и женушку твою, и обидчика, на арканахъ бы привели обоихъ да тутъ бы вотъ и казнили.

— Пошелъ! — крикнулъ Лука Осиповичъ Яшкѣ, вскакивая въ сани и не слушая мужиковъ. — Гони до уѣзда во весь духъ, а тамъ я ямскихъ возьму, курьерскихъ.

Мужики постояли, погоревали и разошлись, заперевъ господскій домъ и оставивъ старосту Игната домовничать и хозяйничать. Два мужика и дворовый парень Ефимъ, чувствовавшій себя очень виноватымъ, самовольно отлучились и поѣхали слѣдомъ за бариномъ.

— Можетъ, мы понадобимся ему тамъ, голубчику, — говорили они.

Пріѣхавъ въ Москву и остановившись на постояломъ дворѣ, Лука Осиповичъ, не попивъ даже чаю, поѣхалъ разыскивать Черемисова. Въ ту пору сдѣлать это было не такъ легко, какъ теперь, — адресныхъ столовъ тогда не было, — но кое какъ Лука Осиповичъ нашелъ квартиру гусара и явился туда грозный, готовый на все.

Черемисова въ Москвѣ не оказалось.

— Гдѣ же онъ? — спросилъ Лука Осиповичъ у двороваго человѣка Черемисова, заспаннаго и полупьянаго парня.

— Уѣхамши.

— Куда, лѣшій ты этакій, «уѣхамши»?

— Къ господамъ какимъ то, къ помѣщикамъ. Наѣхали нонѣ поутру какіе то господа, подняли барина съ постели и увезли.

Лука Осиповичъ сдержалъ свое бѣшенство, досталъ изъ кошелька серебряный рубль и подалъ парню.

— Вотъ тебѣ на водку, любезный, — ласково сказалъ онъ, потрепавъ парня по плечу. — Вижу я, что ты хорошій малый, еще тебѣ на водку золотой дамъ, а ты мнѣ поразскажи кое что о баринѣ своемъ. Ты у него одинъ слуга?

— Никакъ нѣтъ, сударь. Я ихній крѣпостной, изъ вотчины папепька ихній меня отпустили, когда баринъ въ полкъ поѣхалъ, ну, и состою, а главнымъ при нихъ — деньщикъ ихній, Бондаренко.

— Онъ гдѣ же теперь?

— Съ бариномъ уѣхамши. Онъ завсегда съ бариномъ.

— Мордастый этакій, съ большими усами?

— Такъ точно, съ усами.

— Ну, скажи же мнѣ, любезный, вотъ что: твой баринъ привезъ сюда какую нибудь барыню изъ уѣзда?

— Барыню?

Парень почесалъ затылокъ.

— Много къ нимъ ходитъ и ѣздитъ всякихъ мадамовъ, сударь. Есть изъ простого званія, мѣщаночки тутошнія, швейки, а то вотъ актерки тоже ѣздятъ, но бываютъ и благородныя, а только словно бы не изъ уѣзда, а тутошнія.

— Онъ уѣзжалъ куда нибудь на дняхъ?

— Да онъ и дома то, почитай, не бываетъ, сударь. Завернетъ иногда, переодѣнется и опять его нѣтъ день, два, недѣлю. Какъ вотъ пріѣхали изъ полка въ отпускъ, такъ все и живетъ.

— Можно мнѣ взглянуть на его комнаты, любезный?

— Почему же не взглянуть? Пожалуйте. Хоромы у насъ не ахти какія, сударь, по холостому живемъ.

Лукѣ Осиповичу захотѣлось взглянуть на комнаты Черемисова, чтобы найти какую нибудь улику, какое нибудь доказательство, — носовой платокъ Катерины Андреевны, принадлежность туалета, вещицу какую нибудь. Если пропавшая жена была здѣсь, то очень вѣроятно найти какой пибудь слѣдъ. Увы, ничего подобнаго не было. Три комнаты, занимаемыя гусаромъ, представляли изъ себя не то казарму, не то покинутое какимъ нибудь лихимъ малымъ жилище. Тамъ и сямъ стояли раскрытые ломберные столы со слѣдами мѣла на сукнѣ, всюду валялись порожнія бутылки, по угламъ стояли трубки съ длинными чубуками, сабли, нагайки, кивера, фуражки; въ залѣ стояло на козлахъ сѣдло, другое сѣдло валялось на диванѣ въ гостинной; пепелъ изъ трубокъ былъ на столахъ, и на окнахъ, и на полу. Въ спальной, съ широкою кроватью, покрытой персидскимъ ковромъ, были разбросаны по стульямъ венгерки, доломаны, чикчиры, ташки, бѣлье, на стѣнѣ висѣло оружіе; въ прочихъ комнатахъ стѣны были голы, и только чернѣли на нихъ ямки отъ пуль: жилецъ, вѣроятно, упражнялся отъ нечего дѣлать стрѣльбою въ цѣль изъ пистолета. Никакихъ «слѣдовъ» Лука Осиповичъ не нашелъ. Что оставалось ему дѣлать? Онъ ѣхалъ сюда съ твердымъ намѣреніемъ сейчасъ, сію же минуту вызвать Черемисова на дуэль, но теперь это намѣреніе казалось ему страннымъ, нецѣлесообразнымъ. За что онъ подставитъ лобъ подъ пулю своего обидчика? Для того развѣ, чтобы тотъ убилъ его и безпрепятственно владѣлъ его женою? Нѣтъ, онъ сперва узнаетъ: силой увезъ Катерину Андреевну Черемисовъ или по ея согласію? Если она убѣжала съ гусаромъ, такъ онъ ее убьетъ, да, ее, — змѣю, согрѣтую на груди, а потомъ ужъ сведетъ счеты и съ нимъ, съ обидчикомъ, а если онъ увезъ ее силой, укралъ, разбоемъ отнялъ, такъ онъ недостоинъ того, чтобы съ нимъ стрѣляться дворянину и офицеру. Разбойника надо или просто убить, какъ бѣшеную собаку, или предать въ руки правосудія и отнять у него его жертву, спасти ее.