Евгений Салиас - Экзотики

Вѣроятно дѣло это было выгодное, такъ какъ у Фурта явилось состояніе, явился собственный домъ въ Петербургѣ. Къ пятидесяти годамъ онъ бросилъ торговлю, сдѣлался видной личностью въ средѣ германской колоніи и, ничѣмъ не занимаясь, жилъ доходами.

Вмѣстѣ съ этимъ онъ уже не былъ, какъ прежде, г. Фуртъ: онъ былъ баронъ Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ. И было не мало людей, которые удивлялись этому превращенію и недоумѣвали, откуда вдругъ явилось баронство и вторая фамилія. Однако это было вѣрно. Фуртъ устроилъ это дѣло въ Остзейскомъ краѣ и во всякомъ случаѣ по бумагамъ своимъ сталъ числиться такъ. Говорили, что бездѣтный родственникъ формально передалъ ему титулъ и имя.

Когда юная дочь друга Шмидта явилась въ Петербургъ, баронъ Вертгеймъ занялся ея судьбой, часто видѣлся съ ней и при всѣхъ ея треволненіяхъ, перемѣнахъ мѣстъ и всякихъ бѣдахъ былъ всегда около нея, утѣшалъ ее и помогалъ всячески. Не будь барона въ Петербургѣ, Юлія окончательно пропала бы.

Молодая дѣвушка сознавалась себѣ, что этотъ покровитель ей антипатиченъ и внѣшностью, да отчасти и характеромъ. Это былъ маленькій, худенькій человѣчекъ, крайне некрасивый вѣроятно и въ молодости, а теперь ему было уже полъ-столѣтія. Онъ былъ недалекій, необразованный, практическій человѣкъ, кругозоръ котораго кончался дальними улицами Петербурга. Жизнь прошла въ томъ, чтобы скопить капиталъ и купить домъ на Васильевскомъ Островѣ, а затѣмъ начать копить, чтобы купить другой домъ на томъ же Васильевскомъ Островѣ.

Женатъ Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ не былъ, жилъ одиноко. Онъ боялся женитьбы, да и не до того ему было, некогда было объ этомъ думать.

Когда въ Петербургѣ появилась дочь его прежняго товарища и пріятеля, то Вертгеймъ сразу почему-то взглянулъ на нее совершенно иными глазами, какъ еслибы она была или его родственницей, или давнишней знакомой. По мѣрѣ того, что Юлія Шмидтъ билась въ Петербургѣ, Вертгеймъ все болѣе привязывался къ ней на свой ладъ. Была минута и онъ хотѣлъ предложить ей сдѣлаться его пріемной дочерью, но затѣмъ, невѣдомо какъ и почему, Юлія пріемная дочь, рисовавшаяся его воображенію, стала рисоваться совершенно иначе: «Юліей-женой». Быть можетъ, Вертгеймъ и прособирался бы осуществить эту мечту, но нежданный случай помогъ. Юлія, принявъ новое мѣсто гувернантки у какого-то генерала въ Царскомъ-Селѣ, должна была покинуть его домъ внезапно… Дѣти генерала-вдовца бесѣдовали, гуляли, спали и проводили время со своей нянюшкой, а ей поэтому приходилось проводить весь день съ глазу на глазъ съ самимъ генераломъ. Послѣдствіемъ этого было скоропостижное, но страстное объясненіе въ любви, клятвы и слезы, угрозы, проклятія и такая галиматья, что Юлія, надѣвъ шляпку и жакетку, выскочила изъ дому какъ сумасшедшая. И, взявъ поѣздъ, она очутилась въ Петербургѣ — безъ вещей, у друга отца, съ мольбой о защитѣ.

Вертгеймъ всячески успокоивалъ молодую дѣвушку, предложилъ остаться у него, пока будутъ вытребованы и привезены ея вещи, но затѣмъ на слѣдующій же день онъ сдѣлалъ Юліи предложеніе.

Молодая дѣвушка не сразу поняла, что онъ говоритъ и чего хочетъ. Однако это настроеніе и эти мысли къ вечеру измѣнились.

Вертгеймъ, взволнованный, сталъ краснорѣчивъ и горячо, ясно, убѣдительно доказывалъ юной Юліи, что онъ предлагаетъ ей не то счастье, о которомъ она могла мечтать, какъ молодая дѣвушка, а иное — простое, мѣщанское, банальное, но все-таки счастье, спокойствіе, кровъ. Онъ не требуетъ любви, а требуетъ только уваженія и дружбы.

Намыкавшись по разнымъ семействамъ, гувернантка стала баронессой Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ. Четыре года прожила она съ мужемъ въ Петербургѣ и постарѣла на десять лѣтъ. Этотъ супругъ съ перваго дня сталъ ей отвратителенъ съ головы да пять всячески, и во всему прибавилась сумасшедшая ревность, но ревность скотская. Мужъ ревновалъ ее даже къ тѣмъ лакеямъ, которыхъ нанималъ, иногда дѣлалъ ей сцены за то, что она «какъ-то странно» разговаривала съ извозчикомъ, на которомъ они ѣхали, «какъ-то странно» смотрѣла на того дворника, у котораго она спрашивала адресъ.

Какимъ образомъ она вынесла эти четыре года совмѣстной жизни, она не могла сама себѣ объяснить. Другая бѣжала бы черезъ полгода. Единственное, что останавливало ее, были двое дѣтей: мальчикъ и дѣвочка. Но на пятый годъ невыносимаго существованія баронесса взяла за руки сына и дочь и вышла изъ дому мужа, чтобы въ него не возвращаться.

Однако этотъ рѣшительный шагъ не повелъ ни въ какой катастрофѣ, не повелъ даже и въ хлопотамъ и непріятностямъ. Баронесса твердо рѣшила требовать у мужа если не оффиціальнаго законнаго развода, то жизни врозь. Она готова была бороться ибо всѣхъ силъ, стать нищей, снова идти въ гувернантки и компаньонки, но не возвращаться къ нему. Обошлось, однако, все просто и благополучно, къ ея немалому удивленію.

Баронъ не погнался за ней, а сталъ требовать возвращенія ему только одного сына и обѣщалъ выдавать деньги на ея существованіе съ дочерью. Какой психологическій процессъ произошелъ въ душѣ и сердцѣ Вертгейма, осталось для нея покрыто мракомъ неизвѣстности. Въ дѣйствительности, ревность измучила самого ревнивца и онъ уже жалѣлъ свою прежнюю холостую и одинокую жизнь.

Баронесса прожила года два въ Петербургѣ, но не видѣлась ни разу съ мужемъ, за то часто видала сына и часто посылала къ отцу дѣвочку Лину съ нянюшкой. Но затѣмъ она переѣхала въ Швейцарію, отдала дочь въ пансіонъ и поселилась сама около нея на берегу Женевскаго озера.

И вотъ здѣсь, въ Веве, въ русскомъ семействѣ она однажды случайно встрѣтилась и познакомилась съ банкиромъ барономъ Герцлихомъ.

Это знакомство почему-то быстро перешло въ сближеніе. Полуразведенный баронъ Герцлихъ, соломенный вдовецъ, и соломенная вдова фонъ-Вертгеймъ сошлись въ силу того, что именуется «Wahl Verwandschaft», или «affinité élective», или сродство духовное.

Судьба снова захотѣла толкнуть молодую еще женщину, менѣе 30-ти лѣтъ, въ объятія такого же пожилого человѣка, какъ ея мужъ. Любви, какъ понимала ее баронесса, быть не могло, и хотя она чувствовала себя способной даже на пылкую и беззавѣтную страсть, но, видно, приходилось примириться съ жизнью. Во всякомъ случаѣ, она не могла равнодушно отнестись къ Герцлиху уже потому, что онъ, влюбившись въ нее вдругъ, сталъ любить пылко и глубоко и наконецъ сталъ обожать, боготворить свою Юлію.

Да и ей, послѣ Вертгейма, къ Герцлиху не трудно было привязаться. Когда-то онъ былъ красивъ и теперь недуренъ собой. Благодаря воздержной жизни, онъ былъ сравнительно моложавъ, былъ крайне добръ, образованъ и уменъ, пожалуй даже очень уменъ, наконецъ былъ самаго ровнаго характера и не имѣлъ понятія о томъ, что такое ревность, и считалъ ревнивцевъ маньяками.