Евгений Салиас - Экзотики

— Все ухнуло? — выговорилъ Рудокоповъ мрачно.

— Да, все пропало…

— Какъ это всегда и бываетъ! — выговорилъ снова Рудокоповъ тѣмъ же голосомъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! — вскрикнулъ и оживился Дубовскій:- это особенное несчастіе! Еслибы не эта рѣчь императора Вильгельма, которая тутъ смутила всѣхъ, ничего бы не было. И подумать, Боже мой, что нѣсколько словъ, сказанныхъ монархомъ, могутъ разорить сотни семействъ! Это преступно… Это грѣхъ. Я бы это, на мѣстѣ… на мѣстѣ… Я бы запретилъ!

— Такого мѣста нѣтъ, Владиміръ Ивановичъ. Это мѣсто занимаетъ Господь Богъ. Онъ одинъ можетъ имп. Вильгельму запретить выражать свои мысли. Но, право, германскій или какой другой монархъ тутъ не при чемъ. Не это, такъ что-нибудь другое приключилось бы. Какая-нибудь бомба, брошенная въ Парижѣ въ палатѣ, или просто газетная утка. Скажите-ка лучше, когда вы позволите мнѣ быть у васъ, чтобы узнать всѣ подробности положенія дѣла. Я бы просилъ васъ ускорить это, чтобы скорѣй, если не успокоить, то хотя привезти какой ни на есть отвѣтъ Любовь Борисовнѣ. Я бы желалъ выѣхать хоть послѣ завтра.

— Я ничего не могу вамъ сказать. Я, по правдѣ, самъ въ туманѣ! Обратитесь къ барону Герцлиху, онъ вамъ все изложитъ и объяснитъ. Я даже хорошенько, не знаю, на какихъ бумагахъ произошелъ самый главный ударъ. Но вѣдь это безразлично — тѣ или другія.

— Въ такомъ случаѣ, вы позволите мнѣ повидать барона отъ вашего имени и отъ имени Любови Борисовны?

— Конечно!

Рудокоповъ поднялся и раскланялся.

— Куда же вы? — спросилъ Дубовскій.

— Прямо къ барону Герцлиху!

— Но обѣдаемъ мы вмѣстѣ? — воскликнулъ Соколинскій. — И весь вечеръ проведемъ вмѣстѣ?

Рудокоповъ хотѣлъ что-то отвѣчать, но князь схватилъ его за обѣ руки и воскликнулъ:

— Нѣтъ, нѣтъ, Адріанъ Николаевичъ, мы съ вами въ дорогѣ подружились. Я прежде васъ, по правдѣ сказать, недолюбливалъ. Вы всегда смотрѣли какимъ-то букой, съ вами страшно было заговорить. А теперь я васъ узналъ ближе и полюбилъ. Мы весь день проведемъ вмѣстѣ, и если завтра вы не выѣдете обратно, то и завтрашній день проведемъ вмѣстѣ.

Все это было сказано съ такимъ неподдѣльнымъ добродушіемъ и чувствомъ, что Рудокоповъ по неволѣ смягчился, пожалъ руку князю и отвѣчалъ:

— Хорошо!

Разумѣется, у барона Герцлиха Рудокоповъ ничего въ этотъ день не добился; онъ даже видѣлъ барона на нѣсколько мгновеній. Его рвали на части всякаго рода личности. Оказалось, что на парижской биржѣ произошла наканунѣ паника, и многія крѣпкія головы закружились… Не только мелкота, но и многіе тузы биржевые струхнули.

Были, однако, люди, которые торжествовали. Въ числѣ этихъ былъ и баронъ. Онъ наканунѣ произвелъ ловкій биржевой манёвръ. Умѣнье ли помогло, или чутье, или нѣчто особенное, — какой-нибудь фортель, въ которомъ не признаются, — но дѣло въ томъ, что, при общей сумятицѣ отъ паденія бумагъ и проигрышей, у барона Герцлиха въ кассу перевалило лишнихъ тысячъ триста франковъ и ожидалось чуть не столько же.

Герцлихъ, принявши Рудокопова, быстро и спѣша объяснилъ ему, что собственно дѣло Дубовскаго ясное и подробности совершенно не любопытны: игралъ и проигрался!

— Если бы онъ не проигрался недѣлю назадъ, то все равно проигрался бы сегодня, такъ какъ на биржѣ полная паника.

— Онъ велъ свои дѣла съ вами? — сурово спросилъ Рудокоповъ.

— Не со мной, а чрезъ мою контору. Онъ не былъ моимъ компаньономъ, — у меня и нѣтъ компаньоновъ.

— Виноватъ, вы давали совѣты и собственно вели дѣла?

— Онъ велъ дѣла свои самостоятельно. Иногда, правда, онъ дѣйствовалъ по моимъ совѣтамъ.

— Жаль, — произнесъ Рудокоповъ рѣзко, — что тѣ, которымъ вы помогаете, не раздѣляютъ счастія и удачи, которыми вы извѣстны въ финансовомъ мірѣ. Говорятъ, у васъ счастливая рука, но только для самого себя.

Герцлихъ слегка насупился, присмотрѣлся пристальнѣе къ лицу доктора, потомъ вдругъ улыбнулся и заговорилъ тихо и мягко:

— Трудно, г: Рудокоповъ, зачислять людей въ свою собственную удачу, какъ въ какую-нибудь компанію или въ товарищество. И я теряю часто деньги, но я не ставлю послѣдній грошъ ребромъ и не играю азартно, подобно г. Дубовскому. Послѣдній разъ, зимою, я всячески убѣждалъ его не пугаться, обождать, помочь горю терпѣніемъ, — онъ меня не послушался и потерялъ много. Долженъ сказать, что съ г. Дубовскимъ бывали и курьёзы: случалось не разъ — онъ продавалъ, положимъ сегодня, упавшія бумаги за безцѣнокъ, а завтра онѣ доходили до максимальной цѣнности; и наоборотъ, случалось, что когда онъ покупалъ что-либо, вскорѣ же все купленное лежало par terre. Я очень теперь сожалѣю, что входилъ въ его дѣла и иногда совѣтовалъ, не настаивая. Теперь меня могутъ его друзья обвинить въ томъ, что онъ разорился благодаря мнѣ. Подобное обвиненіе въ Парижѣ, г. докторъ, court les rues. Нѣтъ ни одного разорившагося человѣка, который бы не обвинялъ другого или другихъ, а не свое собственное неумѣніе или свою незадачу.

И Рудокоповъ, переданный тотчасъ же съ рукъ на руки Герцлихомъ какому-то красивому молодому человѣку, въ родѣ секретаря, Рудокоповъ отправился въ управленіе конторы барона. Здѣсь оказалась цѣлая канцелярія, или нѣчто въ родѣ нотаріальной конторы. Рудокопову назначили явиться, на другой день около полудня, чтобы показать ему книги и разъяснить болѣе или менѣе, какимъ образомъ за послѣднюю зиму Дубовчагій въ своихъ дѣлахъ спускался какъ бы по лѣстницѣ со ступеньки на ступеньку, покуда не спустился совсѣмъ и не провалился въ преисподнюю.

Докторъ вернулся въ Grand Hôtel хмурый и раздраженный. Онъ заявилъ Соколинскому свое искреннее убѣжденіе, что глупаго Дубовскаго обдѣлалъ ловкій и хитрый Герцлихъ. Баронъ представлялся ему чѣмъ-то въ родѣ паука, который, разставляя сѣти и завлекая постоянно всякаго рода мухъ, мушекъ и мошкару, питается ими. «Съ міра по рублю, а себѣ — милліонъ»! — рѣшилъ докторъ.

На другой день онъ, однако, заѣхалъ къ одному изъ своихъ хорошихъ знакомыхъ — французу, витавшему тоже въ финансовомъ мірѣ.

Разспросивъ его, онъ узналъ, что у барона Герцлиха репутація безукоризненная, а что если случилась какая бѣда съ Дубовскимъ, то это только для него одного, Рудокопова, кажетъ удивительнымъ. Подобное происходитъ всякій день. Что касается до барона, то онъ извѣстенъ на весь Парижъ, какъ un parfait lionnête homme.

— Даже, — прибавилъ французъ, — если вы кому скажете въ Парижѣ, что подозрѣваете Герцлиха въ чемъ-либо дурномъ, нечестномъ, то надъ вами будутъ смѣяться. Его даже Панама не запачкала. C'est beaucoup dire!

Въ назначенное время Рудокоповъ опять отправился въ управленіе и тамъ ему дали подробныя свѣдѣнія о Дубовскомъ, какъ онъ велъ свои дѣла, и не подали никакихъ надеждъ.

Рудокоповъ, однако, ничего не понялъ въ книгахъ и остался при прежнемъ голомъ фактѣ: «разореніе Любочки». Изъ управленія банка онъ, однако, снова направился въ Герцлиху.