К Столяров - Родовые сны

- Вот тут все. Извините, я спешу - в самоволку ушел.- И исчезает на своем грузовичке.

Лидия Андреевне разворачивает пакетик: действительно, все в полной сохранности. Мы так и не успели достойно отблагодарить солдатика. Он исполнил свой долг - и исчез.

Через несколько дней Лидия Андреевна звонит нам в номер по телефону:

- Столяры! Помогите старухе, пойдемте на рынок сходим.

Мы с удовольствием сопровождаем Лидию Андреевну на прекрасный южный базар. Она приглядывается, торгуется, что-то выбирает, и, наконец, покупает огромный хрен.

Отец спрашивает:

- Лидия Андреевна, зачем это вам?

- Сережа, родственникам пошлю. А то говорят: Русланова жадная, ни хрена не посылает.

Народный фестиваль в одном из северных городов Урала. Холодно, за бортом тридцать пять. По нескольку выступлений в день. Полные кинотеатры. Зритель удивительный, не отпускает со сцены, аплодисменты, овации... Мы перебегаем из одного кинотеатра в другой, даже не успеваем поесть. Заботливый директор кинотеатра устраивает тут же, в кассе, маленький обед. На плитке варится картошка в мундире, мы только успеваем сесть за стол тут же стук в дверь. Что такое? Не дают людям поесть. На пороге стоит смущенный человек и, шамкая, что-то пытается объяснить директору.

- Что? Что? - не понимает тот.

- Шелюсть... шелюсть... Не находили? Шелюсть во рту...

- Челюсть? - спрашивает директор.- Ну вот, видите, какие зрители.

Открывает сейф и с нижней полки достает вставную челюсть. Протягивает ее этому гражданину, потом отдергивает руку и спрашивает:

- Ваша?

Гражданин хватает челюсть, вставляет ее, несколько раз щелкает зубами, причмокивает, и потом удивительно четко, дикционно говорит:

- Скучные фильмы показываете, товарищ директор. Вчера даже заснул, челюсть выпала.- И уходит, хлопая дверью.

Э. П. ГАРИН

Отец с большим уважением относился к таким великим актерам, как Б. Бабочкин, Н. Симонов, а позже и к М. Романову, с которым снимался в кинофильме "Голубые дороги". Здесь М. Романов играл маленькую роль боцмана, но отношение к нему в съемочной группе было особое. Вообще в кино у него была только одна значительная роль - в кинофильме "Подвиг разведчика" он блестяще сыграл роль фашистского генерала фон Руммельсбурга. И лишь спустя много лет я понял, почему коллеги относились к нему с таким пиететом.

В 1947 году на сцене Малого театра шел спектакль Киевского русского драматического театра "Живой труп" по пьесе Л. Н. Толстого, в котором Михаил Романов играл роль Федора Протасова. На премьере семнадцать раз поднимался занавес, публика была потрясена игрой артиста. В театральных рецензиях о нем писали, как о лучшем Протасове всех времен и народов, и это когда в Александринке Федю прекрасно играл великий Симонов. Были свои Протасовы и в Москве, в том числе неподражаемый Иван Берсенев. Кстати, именно Михаил Романов написал о своем товарище Эрасте Павловиче Гарине, игравшем короля в спектакле Театра киноактера "Обыкновенное чудо", как о явлении в актерском искусстве. Гарин достиг, по мнению Романова, "высшей степени мастерства в своей профессии..." "Он создал свою актерскую маску", подобную той, "которую могли создать только великие актеры, как Чарли Чаплин или Бестер Китон".

Сколько я помню Эраста Павловича, он постоянно находился в оппозиции к властям. Он был любимцем Всеволода Эмильевича Мейерхольда, товарищем Николая Робертовича Эрдмана, к которым в свою очередь испытывал душевное расположение. И, несмотря на расстрел Мейерхольда, ссылку Эрдмана, до конца жизни он оставался верен своим кумирам и никогда не скрывал своих взглядов.

Когда в 1955 году мы с отцом снимались в Одессе в кинофильме "Повесть о первой любви", до нас стали доходить трагические слухи о расправе над Театром киноактера: о закрытии сценической деятельности театра и уничтожении декораций спектаклей "Моцарт" и "Обыкновенное чудо". По слухам, театр закрыли из-за восстановления Эрастом Павловичем спектакля Вс. Мейерхольда "Моцарт" по пьесе Эрдмана. Это была мемориальная постановка, посвященная памяти великого Мастера. У героя пьесы Гулешкина, которого великолепно играл Эраст Павлович, были такие чудесные реплики: "Чем жить, мамаша, ежели нас даже арестовывать не желают... Машенька, посмотрите в окошко - Советская власть не кончилась?"

Оказывается, не кончилась. И театр закрыли с ханжеской формулировкой: "сценическая деятельность мешает актерам работать в кинематографе". Директор киностудии "Мосфильм" Иван Пырьев, бывший одновременно и председателем оргкомитета Союза кинематографистов, отдал сам себе приказ о передаче помещения театра с баланса "Мосфильма" на баланс оргкомитета союза "в связи с созданием в помещении театра клуба кинематографистов", то есть Дома кино с рестораном, бильярдной и прочим.

Театр закрыли, труппу разбили на две части: штат актеров при киностудии "Мосфильм" и актерский штат при Киностудии им. Горького.

Отец остро переживал гибель театра: писал письма в Центральный Комитет, выступал с протестами на собраниях, в печати, ссорился с начальством, требовал реставрации. Ведь на этой сцене были поставлены великолепные спектакли, многие из которых при экранизации стали классикой отечественного кино - такие как, например, "Молодая гвардия" и "Попрыгунья". Отец играл Паратова в "Бесприданнице", Тропачева в пьесе И. Тургенева "Завтрак у предводителя", в современной пьесе молодых режиссеров Егорова и Победоносцева "Три солдата", репетировал в спектакле "Бранденбургские ворота" по пьесе М. Светлова, который ставил Б. Бабочкин. Расставаться с театром было мучительно. Когда в 1958 году полуподпольно, на общественных началах стала возрождаться сценическая жизнь, Эраст Павлович Гарин пригласил меня участвовать в постановке пьесы "Несущий в себе". Отец сказал:

- Обязательно соглашайся, у Эраста есть чему поучиться.

И я приступил к работе.

Мы только что защитили диплом во ВГИКе пьесой А. Чехова "Три сестры" в постановке нашего профессора В. Б. Белокурова. В этом спектакле вместе с нами, студентами, играли и корифеи МХАТа - Зуева и Медведев. А режиссура Гарина с его мейерхольдовской традицией, с отрицанием "системы", была необычна и интересна. Помню, на одну из первых репетиций пришли какие-то незнакомые люди из МИДа - как выяснилось, китайцы с переводчицей. Мы тогда еще дружили с КНР, все ходили в китайских рубашках и зеленых плащах "дружба".

Эраст Павлович вызвал на сцену артистов и обратился к ним с речью:

- Артисты! Тут пришли посмотреть, как мы работаем... Девушка, не переводите,- попросил он переводчицу.- Покажем этому косоглазому, что мы умеем! Артисты! Заразы! Давай!..

После такого эмоционального призыва началась репетиция. Я и моя партнерша Ольга Красина играли школьников-десятиклассников, которые мечтают о будущем, о своем месте в жизни. Эраст Павлович решил эту сцену как объяснение в любви. Я должен был говорить свой текст, раскачиваясь на гимнастическим снаряде - параллельных брусьях, выполняя различные акробатические элементы: стойку на руках, переворот, соскок. Из зала непрерывно неслись реплики Эраста Павловича: