Борис Стрельников - Кто стрелял в шерифа (рассказы)

Таким образом, тактическая инициатива оставалась за ними: захотят -откроют дверь, захотят -- не откроют. Они ведь .здесь дома, а я чужой, война давно закончилась, и через плечо у меня не автомат, а портативный репортерский магнитофон.

Дверь открывается неожиданно. На пороге вырастает эсэсовец. На рукаве -- свастика. На ремне -- пистолет. Значок со свастикой над нагрудным карманом. Высокий. Голубоглазый. Белокурый...

Какое-то время мы молча смотрим Друг на Друга. Где я видел его? Под Мценском? Под Моздоком? Или в Донбассе? Футы, наваждение! Конечно, я видел не его, он еще слишком молод. Я видел подобных ему.

Он обшаривает меня взглядом своих холодных глаз, поправляет кобуру пистолета на ремне и спрашивает:

-- Чем могу быть полезным, сэр?

-- Корреспондент "Правды" хотел бы поговорить с кем-нибудь из руководителей партии,-- отвечаю я.

В глазах его я улавливаю растерянность. Он нерешительно пропускает меня в комнату. На стене огромный портрет Гитлера. По бокам -- портреты поменьше; Дорджа Рокуэлла, бывшего местного "фюрера", убитого два года назад одним из своих же штурмовиков, и нынешнего "фюрера" Мэтта Келя. На Другой стене -- юбилейный отрывной календарь с портретом Гитлера. Под портретом подпись: "80-летие фюрера, 50-летие нашего движения, 10-летие национал-социалистической белой партии США".

На диване корчится какой-то парень в разорванной рубахе с пятнами крови. На лбу кровавая рана, глаз заплыл, нос распух. Двое эсэсовцев прикладывают к ране салфетки и кубики льда. Парень подвывает от боли и стучит ногами.

-- Так вы из "Правды"? -- переспрашивает меня белокурый.

Он снимает трубку телефона, нажимает кнопку и, отвернувшись, вполголоса кому-то докладывает.

Появляется еще один, в штатском. Лет тридцати пяти. В роговых очках. Стрижен под ежик -- излюбленный фасон американский военных. Представляется:

-- Директор отдела информации и пропаганды доктор Уильям Пирс.

И снова молчаливый поединок. Наши взгляды перекрещиваются, как шпаги. За стеклами его очков я читаю: "Вместо интервью я бы с удовольствием поставил тебя к стенке".

"Ты боишься меня,-- отвечаю я ему взглядом.-- В конце концов мне наплевать на то, будешь ты со мной разговаривать или не будешь. Я не парламентарий с белым флагом. Но, откровенно говоря, я хотел бы получить интервью, чтобы рассказать в "Правде" об американских фашистах".

-- Есть политические деятели, которые пытаются уверить человечество, что фашизма будто бы больше нет, что фашизм мертв. К сожалению, находятся люди, которые наивно верят этому.

Последние две фразы я говорю вслух. И, кажется, я попадаю в точку. Доктор Геббельс (опять наваждение!)--не Геббельс, конечно, а доктор Пирс -возмущен: "Это мы-то мертвы?!"

-- Но о вас так редко пишут в американских газетах,-- сыплю я соль на рану Пирса.

Он приглашает меня в свой кабинет. Он полон решимости убедить меня в том, что фашизм жив.

Маленькая комната. Окно закрыто тяжелыми зелеными занавесями. Стеллажи с книгами. В глазах рябит от свастик на корешках и обложках. На стене портрет генерала в ушанке и меховой шубе.

-- Командир дивизии СС "Адольф Гитлер" генерал Дитрих,-- поясняет Пирс.-- Снимок сделан на Восточном фронте.

-- В России?

-- В России.

-- Почему именно портрет Дитриха вы избрали для своего кабинета?

-- О, у него нам, молодым, есть чему поучиться.

-- Чему поучиться? Ведь в России его здорово побили.

Доктор Пирс делает вид, что не расслышал. Он усаживается за стол и начинает лекцию. У него явно профессорские интонации. Еще несколько лет тому назад он читал лекции по физике студентам Орегонского университета.

Я прошу разрешения включить мой магнитофон.

-- Пожалуйста,--неожиданно по-русски, хотя и с акцентом, говорит Пирс. И, заметив мое удивление, добавляет: -- Простите, но я еще плохо говорю на русский язык.

Мне кажется, что теперь я окончательно понял, почему в его кабинете висит портрет Дитриха, сделанный на русском фронте.

-- Мы прямые наследники Гитлера,-- говорит Пирс,-- хотя у нас есть свои, чисто американские, национальные цели. В фундаменте нашей философии и практики--философия и практика Адольфа Гитлера.

Все это мне известно, но я терпеливо слушаю. И терпение мое вознаграждается.

-- Несколько лет тому назад,-- рассказывает Пирс,-- на съезде в английском городе Котсуолде было создано всемирное объединение национал-социалистов. На учредительном съезде присутствовали нацисты из США, Англии, ФРГ, Австрии, Франции, Ирландии и Бельгии. Сейчас эта организация объединяет партии и группы фашистов уже из 25 стран. Штаб-квартира объединения -- здесь, в штате Вирджиния, в Соединенных Штатах Америки. А доктор Пирс, ваш покорный слуга,-- генеральный секретарь этой всемирной организации.

Он показывает мне деловую переписку с неофашистами из ФРГ. Письма на типографских бланках, сверху на бланках два светлых круга.

-- Это места для свастики,-- объясняет Пирс.-- Наши партийные коллеги из Западной Германии в отличие от нас, американцев, пока еще не рискуют официально употреблять свастику в качестве своего символа.

Он дает мне листовку-программу, принятую на съезде в Котсуолде. В третьем параграфе раздела "Цели" записано: "Защищать частную собственность и частное предпринимательство от коммунистической классовой борьбы". В девятнадцатом параграфе раздела "Идеи" сказано: "Идеи классовой борьбы и равноправия наций должны быть уничтожены".

Он достает с полки журнал "Мир национал-социалиста", который издается здесь же, в этом вот домике-бункере. Тычет пальцем в статью "Документы большевистской революции". Торопясь, читает мне фотокопии донесений американских дипломатов и агентов американской разведки из России, охваченной пролетарской революцией. Пирс сам, лично разыскал эти документы в архивах государственного департамента США и снабдил соответствующими комментариями.

Вот 5 июля 1918 года некто Гаррис пишет в государственный департамент США из Иркутска, занятого белыми: "Я рекомендую интервенцию против большевиков. Я предлагаю тщательно разработанную союзную интервенцию американских, французских, английских, китайских и, может быть, даже японских войск".

А вот некий дипломат сообщает в октябре 1918 года из Петрограда: "Я считаю, что немедленное подавление большевизма является сейчас самой главной задачей... Если большевизм не будет немедленно задушен в колыбели, он распространится в той или иной форме по всей Европе и даже, возможно, по всему миру".

А вот донесение представителя "Нэйншэл сити бэнк оф Нью-Йорк" Стивенса, побывавшего в России в 1918 году: "Единственное решение русской проблемы -- международная интервенция военной силой". Вот она, идеологическая и политическая платформа, на которой объединились банкир из Нью-Йорка, бесноватый "фюрер" из Мюнхена и бывший преподаватель физики из Орегонского университета,