Феликс Светов - Отверзи ми двери

- Вернулись! - провозгласила Люба, втаскивая за руку Митю в комнату. Пока, Костя, нет в вас необходимости, у тебя как, Кира? Не оплошал мой дружок?

Иван оторвался от Киры, она лежала в кресле с закрытыми глазами.

- Постой-ка, - сказала Люба, - слушай, Ваня, что это на тебе за жлобский галстук? Я тебе получше выберу, у Левы моего командированного есть что-то там такое, - она распахнула шкаф, вытащила галстук, Иванов развязала, швырнула на стол. - Так получше, да и про мужа нет-нет, а вспомню, вот и нравственная проблема разрешена!

Иван только молча смотрел на нее, не шевельнулся, пока она проделывала перед ним все эти манипуляции.

Лев Ильич знал, что главное теперь ни во что не влезать, она специально дожидается его реплики.

- Очнись, Кира, - не унималась Люба, - молодое мясо, конечно, лучше старого, да жаль, быстро варится, нынешний мужик и загореться не успеет. Поэтому старое теперь в цене, хоть и жевать его искусство требуется профессионализм.

- Прожуем, - сказал Митя, - нам не к спеху.

- Браво! Будем считать, что образование щенка под мастера началось десятый класс закончил. Итак, приступим ко вступительным в университет, - она щелкнула кнопкой магнитофона. - Танго! - объявила громко и сразу подошла к Мите.

Он тем временем налил себе полный стакан вина из большой бутыли, выпил, вытер бороду и поцеловал Любу прямо в обнаженную грудь. Иван вытащил Киру из кресла, она глаз так и не открывала.

Теперь танцевали две пары: Иван целовал Киру, не отрывался, а Любины волосы смешались с бородой Мити. Костя налил себе вина.

- Может, достаточно? - сдался Лев Ильич.

- Батюшки! - охнула Люба, остановив Митю. - Надо ж, муж приехал, явился без предупреждения! Что в таком случае происходит?

- А пусть обратно едет, - буркнул Иван. - В другой раз за три дня чтоб сообщал.

- Не гуманно, - сказал Митя, - да и не по-русски, тут без физических мер воздействия не обойдешься.

- Ну что ж, - Люба высвободила руку, щелкнула выключателем - теперь только на столе горела лампа, - будем считать, что в университет вы кое-как поступили, прошли конкурс. Но ведь еще надо диплом защитить... Тут как раз танго кончилось, джаз взревел.

Она вышла на середину комнаты, одно движение - молния дзинькнула, платье распахнулось - на ней не было рубашки, темные трусики и темный низкий лифчик, она шевельнула плечами и кинула платье на тахту.

Кира не только глаза - и рот раскрыла.

- Огня! - закричал Митя, он хотел зажечь верхний свет, Люба перехватила его руку. - Как ты думаешь, Иван, может мне подождать сматываться, лучше со своей деятельностью завяжу? Лев Ильич прав - вот она абсолютная истина, - он говорил хрипло, задыхаясь.

Иван как бы споткнулся, будто сломалось в нем что-то, бросил Киру. Все теперь глядели на Любу, не отрываясь.

- Нда, - выговорил Митя, - есть женщины в русских селеньях, - он перехватил Любину руку повыше, другой рукой обнял ее за спину... Она развернулась и свободной рукой ударила его по лицу.

Лев Ильич встал и пошел на кухню.

В комнате начался шум, ревел магнитофон, потом музыка оборвалась, еще погалдели и вывалились в коридор.

Люба уже в пальто, наброшенном на плечи, под ним незастегнутое платье, заглянула в кухню.

- Я тебе этого, Лева, никогда не прощу, - сказала она. И дверь хлопнула...

- Они на аэродром поехали, в Шереметьево, - сказал входя Костя. - Наверно, будут Валерия провожать... Как вы с ней живете? Отойти нужно - так только хуже... А Иван этот кто такой?

Лев Ильич не ответил, пошел в комнату, принес бутыль с вином, налил себе и Косте по большому стакану, выпил, сразу еще налил, отхлебнул и снова стал пить с жадностью, пока в голове не зашумело. Он заставил себя допить до конца.

- Надо ж так, - Лев Ильич наконец поставил стакан на стол. - Я как открыл сегодня глаза - вас увидел. И целый день вы передо мной. Какой черт нас связал веревочкой?

- Поверили, стало быть?

- Как? - не понял Лев Ильич. - Во что поверил?

- То вы все про Бога выспрашивали - абстракция это для вас, разумеется, а уж когда про черта вспомнили - значит дело пошло всерьез.

- Это в какого - пакостного, тьфу! - с рогами, с копытами?

- Пустяки какие, - отмахнулся Костя, - это что, тут по-страшней бывает.

- А это представление - ну, только что было, - не то еще, значит?

- Опять пустяки - бабьи шалости, одна литература, к тому ж невысокого разбора. Сами и виноваты.

- Неуж похлеще видывали?

- Да вы про что?

- Все про того же, - который с рогами-копытами.

- Приходил, - тихо сказал Костя. - Только не такой, как вы думаете, - он глядел прямо в глаза Льву Ильичу, что-то такое страшное пролетело меж ними, бесформенная черная пустота открылась Льву Ильичу на мгновение, пахнуло холодом, сыростью. У него руки вспотели.

А ведь и правда, подумал Лев Ильич, что ж он не защитил ее, не прекратил безобразие, мерзость эту - он же муж, хозяин дома, отомстить, значит, хотел? Она ведь потому и гуляла, что была дома, что он был рядом, всегда знала, что он поймет, что бы не случилось, поймет, а тут... Нет, это не литература, не шалость...

- Понял, - усмехнулся Костя, - оно и есть начало премудрости - страх Господень.

У Льва Ильича дрожали руки, никак не мог зажечь спичку.

- Так вот они, господа русские интеллигенты и проявляются, - говорил Костя. - Сначала натворят, сделают мелкую пакость, а потом начинают страдать, а уж страдание неимоверное, будто произошло что-то, и правда, космическое. Иной раз, действительно, приходит в голову, Бог придумал Россию, чтоб человек однажды и навсегда такую гадость увидел - уж не позабудет! - до чего никакое животное не дойдет - и не от темперамента, не от чувств, эмоций, а от душевного извращения.

- Бедная Россия, - сказал Лев Ильич, он начал в себя приходить, ему теперь жарко стало, - евреи ее ненавидят, русские презирают, христиане считают дьявольским наваждением - страшным уроком человечеству...

- Что ж, в этом высшая справедливость. Не человеческая, конечно, когда считают, что за подвиг тут же тебе и награда положена, причем в точном соответствии с потерями, как в дурацких физических законах. Высшая, провиденциальная, которую человек, может, когда-то и научится понимать. А национальное - это все то же самое мирское, поверхностное, душевное, в лучшем случае - но никак не высшее. А потому от него нужно отрешиться, навсегда отказаться - выбросить, это всего лишь к земле тянет.

- Этого я никак не пойму, - печально сказал Лев Ильич, - да и как понять, что то слово... что не Бог со мной говорит, а Он иной раз ко мне так вот и обращается, я слышал... - он сам смутился такой откровенности. - Что ж и это меня к земле тянет?

- Он же с вами не по-русски говорит, - засмеялся Костя, - не по-еврейски.

- А как же? - удивился Лев Ильич. - Я сегодня слышал, ну может, не по-русски - по-церковно-славянски...