Феликс Светов - Отверзи ми двери

- ...Тут ослепление, - торопилась Вера, щеки у нее порозовели, глаза стали тверже, печаль ушла, ясные такие были глаза. - Я как-то с одной дамой возвращалась, тоже в поезде, подружились в доме отдыха, в Болгарии, между прочим, были. Такая женщина даже знаменитая, стихи пишет, добрая, славная, умная, ироничная, не молодая уже, свои беды, огорчения, но внешне все благополучно, хорошо и более того - положение и прочее. Стоим, уже ночь, на станции - маленький городишко - дождь только прошел, свежесть, тепло - лето было. А мы не спим, в коридоре у опущенного окна: завтра Москва, дом, она мне про дочерей рассказывает, подарки им везет шикарные... И тут такой хриповатый голос дикторши, ночью особенно так всегда звучит: поезд такой-то, Унгены Москва отправляется с первого пути... Дернулись и поехали. Понимаете, она мне говорит, а я до сих пор, лет десять назад это было, забыть не могу, понимаете, говорит, а ведь и я могла бы, вот как она здесь... Да, вспомнила, Жмеринка станция называлась, да, да, она - еврейка, может оттуда родом, а может так, ассоциация, все ж еврейские анекдоты про Жмеринку. Могла б, говорит, здесь жить, на станции так же вот работала бы диктором, мало ли как жизнь бы сложилась... И поежилась от ужаса, такого презрительного ужаса перед тем, что б с ней было, когда она б была не знаменитой поэтессой, а этой хрипатой дикторшей на бесконечно осмеянной Жмеринке. И это серьезно, искренне, душа ее тогда и верно содрогнулась !

- Бога нет, - сказал Костя. - О чем она стихи пишет, так, видно, рифмует свои заграничные впечатления с мечтой жить пошикарней, или, как говорят, поинтересней, а результат этого умножения он, разумеется, выражается в сумме прописью... Страшная история, тем более, говорите, человек уже немолодой, перед концом стоит, что она принесет на Последний Суд - эту свою осуществившуюся мечту об удавшейся жизни?

- А будет Суд? - быстро спросил Лев Ильич. - Уверены вы в этом, то есть, я не в метафорическом смысле, а вот чтоб реально?

- А вы его разве не чувствуете, что уж страшнее, когда все смерзлось и в том, что, само собой разумеется, усомнились - что трава зазеленеет?

- А там, - очень важно почему-то стало Льву Ильичу услышать ответ, - а там станут наше добро и зло мерить - взвешивать?

- Оно все взвешено, Лев Ильич, измерено, вы вот подумали о чем-то хорошем, - Вера улыбнулась ему, и Лев Ильич опять изумился обнаженности ее лица - все на нем видно было, хоть и знал теперь, что нет у него ключа, чтоб понять ее, всего лишь подумали! - а там такая радость на небесах, ангелы крылами машут вам радуются.

- Интересно как вы сошлись, - высказал Лев Ильич свою мысль вслух, впервые встретились, чужие друг другу, а будто вчера расстались.

- А я вас видел, - сказал Костя Вере, - в храме на ...ке, мне думается, на Рождество, я запомнил, вы стояли у стенки против левого алтаря, потом к вам церковный сторож еще подходил, или он служка - рыжий, без бороды, верно?

- Я вас не помню, - Вера к нему обернулась, задумалась. - На Рождество я там была, вечером...

Дверь поехала и снова метнулись в глаза Льву Ильичу, утекая в переборку, деревья, голый, облезлый бугор, а на месте и в в проеме пожилая женщина в плисовой жакетке, в шали, завязанной крест-накрест на груди, и девочка трех-четырех лет тоже в платочке, в валенках с галошами - тянула ручонку.

- Вы как сюда оказались?! - проводник - красный, распаренный - повернул женщину за плечо. - Сейчас бригадир вам попросит, отойти нельзя, стаканы прибрать...

- Зайди-ка, девочка. - Вера разрезала пополам белую булку, мед налила внутрь, намазала. - Зайдите и вы, присядьте. Куда вы их, все равно до станции. Чайку попьете.

- Не положено, - сказал проводник, - бригадир сейчас придет, вас саму пустил не знаю зачем.

- Спасибо тебе, дамочка, - женщина вытянула девочку назад в коридор вместе с булкой, с нее мед капал. - мы до Москвы так вот с одного перегона на другой. Дочка померла, а отец, ейный вон, сбежал, еще и не родилась внучка. В Москве, говорят, проживает, такой веселый, лихой, письма ни разу не прислал, не только что денег.

- Как же найдете? - Костя поднялся, выгреб мелочь из пальто.

- А чего не найти, человек не иголка, не затеряется. Да и похожа на него из одного метка горошины. Найдем. Мы из самого Барнаула едем, что ж, зря по вокзалам валяемся? Найдем. Бог не допустит оставить сироту, а я уже, вон, и не жилица. Хворая вся. Спасибо вам, гражданин, сироту пожалели.

Лев Ильич, смущаясь от чего-то, достал три рубля.

- Вон, вишь как, - женщина туже опоясалась шалью, - а ты все бригадир, бригадир. Что мне твой бригадир, когда мы все под Богом ходим... Спаси вас Христос, гражданин хороший, и дамочке вашей душевной с вами радости да детушек...

- Послушай, мать, - сказал Костя, - у нас тут разговор вышел... Да проходи ты, садись, отдохни, и девочка спокойно поест, пусть его приходит - ничего он тебе не сделает. Тебя как зовут, малявка?.. Тоже Верочка?.. Пролезай к окошку... Вот скажи, мать, жизнь у тебя, видать, не такая веселая, вон сколько навалилось: и внучка на тебе, и дочь умерла, и мужа давно нет, верно? А вот предложили бы тебе снова прожить жизнь, и чтоб все не так - жила б в большом городе, ну, скажем, в Москве; была б ученая, книги писала, заграницу ездила, портреты б твои печатали в газетах - ну и все, чего надо. Захотела б, или предпочла свою такую ж, как была, еще раз повторить?

- Молодой ты, хоть вон, и усы нарастил. Что ты, мил человек, понимаешь про мою жизнь - веселая она или хоть в петлю? Да хоть бы и в петлю - значит, такое испытание, удержусь или нет от греха, крест приму... У меня, может, такое в жизни было, - вон ты, как кадры в очках - на заводе я в войну работала: "Мужа нет, нация, в армии не служила, в белой, то есть..." Да разве ты меня погляди получше! - в этих кадрах разберешь? У меня, ух, такое было, что зачем мне твои портреты - чего на меня глядеть, кому? Грех, конечно, вот и замаливаю, внучку доставляю до места. Испытание, или еще, может, чего. А за что мне по второму разу ходить всеми этими тропками? Не такая великая грешница, да такого наказания никогда и не бывало. Только я скажу тебе, последнее дело позавидовать другому счастью или своим перед кем другим погордиться. Кому что положено, так я тебе отвечу, ну и делай, что тебе совесть говорит. А знать, чего на этом выгадаешь - прогадаешь, - не нашего ума дело... Ясно ответила или еще что разъяснить?..

- Вы простите меня, - Лев Ильич от чего-то очень нервничал, с ним такого давно не было: "В детство впадаю", - подумал он, но тут же отмахнулся, - мне очень бы важно, чтобы вы ответили. То есть, мне это важно, а вам, если, конечно, покажется неприятным, вы не отвечайте, а меня извините... Вы в Бога веруете? То есть, не так, чтоб - а как же, мол, и все тут, а реально, во Христа, в Воскресенье Его, в третий день по писанию, в Церковь, - что в ней не одна только служба и обряд, утешение, быть может и обманчивое, а Бог и верно обитает? - Лев Ильич смотрел внимательно, напряженно, но краем глаза отметил, как Вера к нему обернулась, глаза у нее совсем круглые стали.