Александр Успенский - На войне. В плену (сборник)

О солдатских лагерях. Церковь на костях русских военнопленных. Тезоименитство русского Государя. Устройство церкви на чердаке. Иконы и свечи из России. Образ Нерукотворного Спаса художника Астафьева.

Тусклая, монотонная жизнь нашего лагеря была неожиданно, как лучом солнца, освещена посещением русской сестры милосердия, о приезде которой комендатура известила нас еще накануне. Стало известно, что в Германию прибыли для посещения своих пленных три русские сестры милосердия, в том числе вдова трагически погибшего в Восточной Пруссии генерала Самсонова (командира Второй армии); она, между прочим, хотела разыскать могилу своего мужа и перевезти тело его в Россию.

Сестра милосердия, посетившая наш лагерь, была П. В. Казем-Бек. Ее сопровождал представитель Датского Красного Креста.

Восторженно, с цветами в руках, мы встретили эту симпатичную добрую даму. Ведь это была первая женщина, переступившая порог нашего заключения! Оторванные войной и пленом от своих матерей, жен, сестер и невест, мы все сильно тосковали по женской душе, по женской ласке! А посетившая нас сестра милосердия привезла всем нам привет от Родины; она рассказала нам, что там дома делается и какие новости на фронте. От нее мы узнали, что русская армия, не имея снарядов (это оказалось правдой), штыками остановила наступление немцев.

В свою очередь, мы рассказали ей про наше житье-бытье в плену у немцев, голодание и ограничение прогулок (под конвоем). С удивлением узнали мы, что в России пленные офицеры пользуются не только прогулками во всякое время дня, но во многих городах и полной свободой передвижения. Между прочим, мы заявили сестре, что, несмотря на наши протесты, наши денщики-солдаты содержатся здесь на чердаке в неотапливаемом помещении, а надвигается зима.

Сестра милосердия передала нам тысячу марок – подарок царицы, записала все наши, как общие для всего лагеря, так и личные каждого из нас, претензии и просьбы, в особенности об уплате в России нашим семьям содержания.

Сестра Казем-Бек порадовала нас сообщением, что все представления к наградам офицеров 20‑го корпуса за последние бои прошли в Главном штабе после того, как следственная комиссия дала свое заключение о геройских боях и причине гибели 20‑го корпуса. Многие из нас были представлены за эти бои к производству в следующие чины и к орденам. Представления сделал о нас командующий полком в последних боях полк. А. Н. Соловьев.

Вспоминаю умилительную картину: небольшой дворик внутри нашего лагеря; по-осеннему ласково греет солнце; мы тесной толпой окружили сестру милосердия и, как дети, стараемся поближе пробраться к ней, ловим ее фразы, словно забыли, что мы в плену. Видя среди себя такую добрую, такую ласковую даму, с особенным вниманием выслушивавшую наши печали, наши нужды в плену, каждый в ее лице вспоминал свою мать, свою жену, своего друга… Самые хмурые лица пленных офицеров оживились и просветлели.

В плену с нами был один молоденький кадет, Коля Ушаков, доброволец, за отличие в боях произведенный, несмотря на свою юность (17 лет!), в офицеры. Когда сестра милосердия увидала совершенно детское лицо и фигурку этого прапорщика (к тому же он был маленького роста), она ахнула от удивления и жалости, обняла его и – поцеловала! Коля Ушаков страшно сконфузился и покраснел. Но она ему сказала: «Милый, не обижайтесь, у меня на фронте сын гораздо старше вас!»

Шутки и веселый смех впервые искренно и беззаботно зазвучали среди нас, словно забыли мы, что находимся в плену у врагов, а не дома. Никто из администрации лагеря не должен был присутствовать при этом свидании сестры милосердия с пленными.

На наш вопрос, долго ли продлится война, П. В. Казем-Бек сказала, что, вероятно, долго: враг еще очень силен. На наш вопрос, как содержатся в плену наши солдаты (она посетила уже несколько солдатских лагерей), она с грустью ответила, что, помимо строгого немецкого режима и непосильных работ, кормят солдат очень скверно и что в некоторых лагерях солдаты умирают от голодного тифа сотнями, а во всех лагерях, вероятно, и тысячами!

Я с сожалением подумал о своих солдатах-уфимцах, особенно о тех из них, с которыми пришлось мне переживать на войне радости побед и горечь поражений.

Уехала от нас сестра милосердия, сопровождаемая нашим напутствием, благодарностью и горячими пожелания ми полной победы Родине…

В плену я получил следующее письмо от унтер-офицера Алексея Калинина 16‑й роты, которой я командовал на войне:

«1916 г. 20 сент. Здравия желаю, Ваше Высокоблагородие! Я – Алексей Калинин – ст. унт. – офицер бывшей вверенной Вам 16‑й роты, прошу Вашего разрешения уведомить Вас о своей судьбе. В бою 3 февр. 1915 г. я попал в плен под Махорцами, теперь здоров. Посылаю я Вам искреннее почтение от всего сердца и желаю Вам наилучшего в будущей жизни, и уведомляю, что фельдфебель Нагулевич тоже в плену. Адрес мой: Ostpreussen, Arys» и т. д.

Я сейчас же отправил по почте этому унтер-офицеру пять марок, при следующем письме, на обрезке денежного перевода: «Дорогой Калинин, извести о получении денег. Где Афанасьев и Нагулевич? Искренно желаю всем вам доброго здоровья и благополучно вернуться домой. Кто с тобой 16‑й роты? Подполковник Успенский».

Но каково было мое удивление и досада, когда через несколько дней я получил и деньги, и письмо из солдатского лагеря «Арис» обратно. Комендатура разъяснила мне, что письменные сношения, а тем более пересылка денег между пленными офицерами и солдатами – запрещена! Таким образом, мы ничем не могли помочь своим солдатам, умиравшим в плену от голода.

Я лично не видел, как содержались и питались наши солдаты в плену, но то, что рассказывали мне посещавшие эти лагери священники и попавшие из этих лагерей в наш лагерь солдаты (денщики) – полно ужаса!

Вот сообщения священника, ныне заслуженного протоиерея отца Михаила Павловича, пробывшего у немцев в плену почти четыре года в разных солдатских лагерях.

В огромном солдатском лагере в городе Черске он за семь месяцев похоронил более пяти тысяч солдат. Главная причина смертности – туберкулез от истощения. В лагере было два больших лазарета: один общий, другой – для туберкулезных. В один непрекрасный день последовало распоряжение лазаретам поменять свои помещения и, таким образом, в загрязненный, заплеванный чахоточными лазарет попали больные из общего лазарета и, конечно, почти все они заразились чахоткой. Смертность была ужасная, хоронить приходилось по двадцать – двадцать пять человек в день! Это напоминает «участок смерти» на фронте.

Этот же священник в лагерях Черске в Августабаде своими глазами видел следующие наказания пленных солдат, без всякого суда, властью фельдфебеля или унтер-офицера, заведующего бараком: «подвешивание», причем пленный, вися на столбе всей тяжестью тела на своих руках продолжительное время, снимался обыкновенно в полном обмороке; в лагере Черске в жаркий день на глубоком песке «бег» до полного изнурения и падания; в лагере Пархим – очистка отхожих мест и перевозка нечистот пленными (вместо лошадей).