Иван Истомин - Первые ласточки

В семь часов утра Сандра и Куш-Юр с Кимом на руках зашли к Сеньке во двор. Сенька, без малицы, колол дрова, а Пеганка дремала у стайки.

— Привет Семену да Мартыновичу! — громко поздоровался председатель.

Сенька опустил колун, заморгал глазами.

— О, пледседатель и Сандла! Вуся! — заулыбался, залепетал Германец, шурша бахилами о грязный снег. — Нянчитесь? А у меня кавалдак — не дай Бог. Как звать-то мужика?

— Ким! — хором ответили Куш-Юр и Сандра.

— Лазве бывает такое имя? — хмыкнул Сенька. — Клим, навелно?

— Нет, Ким — Коммунистический Интернационал Молодежи. Новое имя. — Куш-Юр чуть открыл край тонкого одеяла над лицом сынишки и улыбнулся.

— Слыхал? Вот как… — Сандра сияла.

Председатель сказал:

— Мы принесли тебе радостную весть — нашел вам квартиру…

— Да-а?!. Я сейчас, только занесу… — Сенька схватил охапку дров и побежал в избушку.

— Может, я зайду? Посмотрю на Сенькино житье-бытье сперва? — Сандра вопросительно взглянула на мужа.

— Подожди, вот смотри на Пеганку, — отвечал муж. — Семену удобно будет квартировать у Арсени — конь близко.

Долго не было Германца. Наконец дверь распахнулась, вышел Семен с малицей в руках. Следом за ним Ичмонь с шалью на голове, в сарафане, кисах, Анка, тоже в стираном сарафане и старых больших калошах, а Парасся выглядывала из-за приоткрытой двери.

— Ким, Ким где? — лепетал Сенька, улыбаясь и обращаясь к Ивановым. — Новое имя — Ким? Показывайте!..

— Нельзя, маленький еще. Нашел квартиру — вон, рядом, у Арсени. И скотина близко.

— У Алсени? Неужто впустит жить? — Сенька вышел из ограды и всмотрелся в дом Иуда-Пашки. — Холошо жить в этом доме!

Но Ичмонь-Верка заойкала:

— Джагалко жил там! Боюсь, не хочу! И ты, Семен, не смей! Нет и нет!..

Гаддя-Парасся, выйдя в сени в меховых туфлях и закрыв дверь, пожаловалась председателю:

— Житья не стало из-за ребятишек, лешак возьми! Я бы пошла со своей оравой куда-нибудь. Даже к джагалке в дом. Помоги же наконец, Роман Иванович… — Она заплакала.

Сандра обрадовалась:

— Правильно, не надо бояться…

— Тебя не спрашивают… — Парасся сердито повернулась к Сандре. — Люби своего… как его… Кима и не суйся…

— Ну почему же. — Куш-Юр сделал шаг ближе к Парассе. — Она хочет помочь. Хватит, думаю дуться друг на дружку. Нельзя так жить…

— Нельзя, хоть и не была у вас ни разу. — Сандра приблизилась к женщинам. — Зайдемте, посмотрим…

— Во-во, а я тут побуду с Кимом, — сказал Куш-Юр.

Жены Германца поморщились, но ничего не ответили и зашли в избушку. И Сандра за ними.

Рев трех младенцев и шум-возня остальных ребят чуть не оглушили Сандру.

— Тесно у вас, как в норе. — Сандра, оглядываясь, стояла у входа. — Надо разгрузиться вам…

— Только я не пойду к джагалке, нет-нет! — Верка взяла дочку и села на скамью. — И Сеньку не пущу уходить…

— А мне с оравой придется… — Парасся опустилась на кровать.

Сандра сменила разговор:

— Между нами отныне мир! Пусть растут наши дети здоровыми. Зину и Мину я знаю, только путаю. А как звать новых?

— У меня дочурка без имени, и у ней тоже, — заговорила Верка. — Все собираемся крестить, да Сеньке некогда и крестных нету…

— Имена найдет Роман Иванович, — предложила Сандра. — И в церковь не надо ходить. Не-ет!

— Хорошо! — послышался голос Ичмони. — Сам Роман придумает имя для девочек.

— Правильно, я делегатка. И вы, женщины, будете делегатками, — сказала Сандра. — Ей-ей! Ну, я пошла. В норе живете — надо разгрузиться… — повторила она слова Куш-Юра.

Но не вышло дело с Арсением. Вся семья наотрез отказалась впустить на квартиру Гаддю-Парассю — детей у ней много, все равно будут ходить дочери к ней. И Сеньку Германца с Ичмонь-Веркой не надо — ленивые и неряхи. Да и Верка к тому же боится джагалки…

— Что же делать, нечистая сила! — выйдя от Арсени, тужил Куш-Юр на улице. Он все еще держал Кима на руках.

— Ничего! Добьемся все равно — найдем квартиру Парассе. — Сандра шагала позади него, придерживая подол длинной малицы, чтоб не запачкать раскисшим снегом. — Я же помощница тебе отныне…

— Стоп! Микиткина избушка-то стоит с заколоченными окошками. — Куш-Юр остановился, показал рукой направо от сельсовета. — Смотри! Значит, он выехал с семьей в Васяхово. Ночью, видать, а меня не предупредил. Микитка давно собирался переселиться туда.

— Точно! — засияла Сандра.

В этот же день Парасся с гурьбой ребятишек перешла на новую квартиру — чуть-чуть больше Сенькиной, в три окошка. И недалеко — со скотиной удобно.

— Лучше не надо пока! — плакала от радости Парасся. — Спасибо Роману Ивановичу и Сандре! Вовек не забуду…

Вечером, дома уже, Куш-Юр сообщил Сандре и Марпе с Евдоком, что всех младенцев у Парасси и Верки он зарегистрировал, только не новыми именами. Клим, Люба и Люда назвал. И не надо ходить в церковь.

— А Ким, Коммунистический Интернационал Молодежи, пусть тоже растет счастливым, крепким! — Роман Иванович, смеясь, взял сына из рук матери и высоко поднял над собой.

Прошла весна. Был теплый день. Иногда облака грудились, заслоняли солнце, и тогда по земле скользили легкие тени. На старом кладбище появилась свежая невысокая, но густая зелень. Только отдельные травинки торчали длинными усами и покачивали белыми пушинками.

Самым ближним к избе Кузь-Матрены был похоронен Як-Петул, муж старухи Анн, отец Петул-Вася, Гриша и Пранэ. Як-Петул скончался из-за грыжи в пятьдесят четыре года и был похоронен одним из самых последних на этом кладбище лет семнадцать назад. Многие могилы не сохранились, но эта еще имела покосившийся крест, и Анн в воскресенье пришла сюда молиться. Потом с Кузь-Матреной вместе пошли на другое, новое кладбище через все село.

Крестясь и тихо плача, они обошли знакомые могилы. Старуха Анн над могилой Лизы вспомнила Ильку. Наверное, внук уже забыл ее. Вглядываясь в зеленые кусты, она нарвала багульник с мелкими белыми цветочками — показать букетик внуку. Пусть он вспомнит Лизу.

Немного побыв, старухи направились домой.

Вдруг Кузь-Матрена остановилась, приложила руку козырьком к глазам, стала смотреть куда-то далеко на Обь.

— На горе-то, подруженька, к реке, строится большой дом. — Кузь-Матрена показала посохом. — Говорят, будет югыд-би…

— Где? — старуха Анн, страдая глазами, долго всматривалась. — А-а, вижу, строится дом. Мои сыновья тоже мастерят там. Будет югыд-би…

— А это что такое?.. Ой-ей-ей!.. — Кузь-Матрена смотрела вверх. — Мачта!.. Вы-со-кая!.. Выше колокольни!..

Но старуха Анн, сколько ни старалась, не видела мачту.

— Совсем стала слепая. Охо-хо! Вот бы посмотреть, на том свете хоть расскажем — видели мачту до неба…