Борис Зайцев - Том 5. Жизнь Тургенева

…представил ему первую свою поэму «Стено»… под «Манфреда». – В мемуарном очерке «Литературный вечер у П. А. Плетнева» (1868), в котором контаминированы события разных лет, Тургенев об этом эпизоде вспоминает так: «В начале 1837 г. я, будучи третьекурсным студентом С.-Петербургского университета (по филологическому факультету), получил от профессора русской словесности Петра Александровича Плетнева приглашение на литературный вечер. Незадолго перед тем я представил на его рассмотрение один из первых плодов моей Музы, как говаривалось в старину, – фантастическую драму в пятистопных ямбах под заглавием „Стенио“ (опубликована под названием „Стено“. – Т. П.). В одну из следующих лекций Петр Александрович, не называя меня по имени, разобрал, с обычным своим благодушием, это совершенно нелепое произведение, в котором с детской неумелостью выражалось рабское подражание байроновскому „Манфреду“. Выходя из здания университета и увидав меня на улице, он подозвал меня к себе и отечески пожурил меня, причем, однако, заметил, что во мне что-то есть! Эти два слова возбудили во мне смелость отнести к нему несколько стихотворений; он выбрал из них два и год спустя напечатал их в „Современнике“, который унаследовал от Пушкина» (Тургенев И. С. Поли. собр. соч. Т. 11. С. П.). Этот эпизод (как и все другие из тех, что вошли в «Жизнь Тургенева») – одно из свидетельств того, насколько Зайцев щепетилен в своем стремлении к документальной достоверности. Однако это неукоснительное следование фактам документа подчас его подводило. Так, вслед за Тургеневым описываемый вечер у Плетнева в романе отнесен к началу 1837 г., в то время как он состоялся годом ранее, т. е. как раз тогда, когда Тургенев был третьекурсником и когда отдал профессору свои стихи. Встреча с Пушкиным могла состояться на другом вечере у Плетнева, незадолго до роковой дуэли – в конце 1836 или в самом начале 1837 г. С А. В. Кольцовым Тургенев также встретиться в этот раз не мог бы, поскольку в 1837 г. в Петербург Кольцов не приезжал: поэт здесь был в 1836 и 1838 гг. Первоисточники, использованные писателем в романе-биографии, и их достоверность – тема особого, весьма интересного научного рассмотрения, еще никем не проведенного, но уже начатого американской исследовательницей A. Шиляевой в работе «Борис Зайцев и его беллетризованные биографии».

…выбрал Плетнев… стихотворение «Маститый царь лесов»… – Поэтический дебют Тургенева в «Современнике» состоялся в 1838 г.: в № 1 опубликовано его стихотворение «Вечер. Дума» («Маститый царь лесов…» – начало второй его строфы), а в № 4 – «К Венере Медицейской».

…на утреннем концерте в зале Энгельгардта. – В 1830-е годы в доме B. В. Энгельгардта (Невский пр., 30) устраивались балы, маскарады и концерты, посещавшиеся «всем Петербургом» (см.: Яцевич А. Пушкинский Петербург. Л., 1935. С. 300–308).

…в каюту вбежала запыхавшаяся дама и с криком: «Пожар!» – упала в обморок… – Пожар на пароходе «Николай I» случился в ночь с 18 на 19 мая 1838 г. Впоследствии в Петербурге и Москве распространились слухи о якобы малодушном поведении Тургенева во время пожара, что вынудило писателя выступить с опровержением «старой и вздорной сплетни» (С.-Петербургские ведомости. 1868. 10 июля. № 186). Однако душевное потрясение, вызванное катастрофой на пароходе «Николай I», не забывалось Тургеневым никогда. За три месяца до смерти, будучи уже тяжелобольным, он диктует Полине Виардо автобиографический очерк «Пожар на море» (русский текст впервые опубликован в Поли. собр. соч., 1883. Т. 1).

Берлинский университет был хорошо поставлен, привлекал юношей издалека… – Успешно окончив в 1837 г. первое (словесное, или филологическое) отделение философского факультета Петербургского университета, Тургенев, как и многие выпускники того времени, не считал свое образование завершенным. «Я весною 1838 года отправился доучиваться в Берлин, – вспоминал писатель в 1868 году. – Мне было 19 лет; об этой поездке я мечтал давно. Я был убежден, что в России возможно только набраться некоторых приготовительных сведений, но что источник настоящего знания находится за границей. Из числа тогдашних преподавателей С.-Петербургского университета не было ни одного, который бы мог поколебать во мне это убеждение; впрочем, они сами были им проникнуты, его придерживалось и министерство, во главе которого стоял граф Уваров, посылавшее на свой счет молодых людей в немецкие университеты. В Берлине я пробыл (в два приезда) около двух лет» (Литературные и житейские воспоминания. 1854–1883 // Тургенев И. С. Полн. собр. соч. Сочинения. Т. 11. С. 7–8).

…Слушал латинские древности у Цумпта, историю греческой литературы у Бока… – Карл Готтлоб Цумпт (1792–1849) – профессор Берлинского университета, автор популярных учебников латинской грамматики и древней истории, по которым учились и в России. В Орловском музее Тургенева хранятся пять его тетрадей с берлинскими записями лекций Цумпта о римских древностях. Август Бок (Бек; 1785–1867) – профессор-эллинист Берлинского университета, один из основоположников античной эпиграфики; в ИРЛИ (Пушкинском доме) хранятся записи Тургенева (на нем. яз.) лекций Бека по истории греческой литературы.

Главное же, изучал Гегеля. – Сохранились два мемуарных свидетельства – Я. М. Неверова и Б. Икскюль-Фиккеля – о совместных с Тургеневым годах учения в Берлинском университете (их внимательно прочитал Зайцев). Бернгард Фиккель, в частности, вспоминает: «В течение зимнего семестра 1839/40 года я посещал утренние лекции логики профессора Вердера в Берлине. На эти лекции являлось немного слушателей; в числе их находилось двое молодых людей, говоривших по-русски. Я вскоре познакомился с ними; это были Иван Тургенев и Михаил Бакунин; они занимались, подобно мне, в этом семестре философией и историей. И оба были восторженные приверженцы гегелевской философии, казавшейся нам в то время ключом к познанию мира. Подобную горячую любовь к занятиям философией могут понять лишь те люди, коих молодость протекла в начале двадцатых и тридцатых годов, но и в них она вызывает теперь улыбку и кажется почти невероятною тем самым лицам, которые ее пережили. Таковыми энтузиастами были Тургенев, Бакунин и я сам; вот почему я и указываю на это обстоятельство, полагая, что подобная восторженная любовь к изучению философии и преувеличение ее значения повлияли на характер и судьбу очень многих, а в том числе и на самого Тургенева. Мы, земляки, скоро познакомились и часто, не менее двух раз о неделю, сходились по вечерам то у меня, то у обоих друзей, живших на одной квартире, для занятия философией и для беседы. Хороший русский чай, в то время редкость в Берлине, и хлеб с холодною говядиною служили материальной придачей этих вечеров; вина мы никогда не пили и несмотря на это просиживали иной раз до раннего утра, увлекшись разговором, переходившим нередко в спор. Тургенев был самый спокойный из нас…» (Фиккель Б.-И. Молодость Тургенева. Круг «Современника» // И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит. 1983. С. 75–76).