Игорь Тарасевич - Мы должны говорить друг с другом

Так закончился первый урок.

УРОК No 1

bum - я

dum - ты

pum - он(а)

bumno - мы

dumno - вы

idmanau - они (исключение)

Запомните:

- no - аффикс множественного числа.

- cha - аффикс родительного падежа,

буква "L" в ойкуменском всегда произносится как l мягкое.

К следующему уроку:

belo - любовь (душа)

tamma - большой(ая)

crugcer - ждать

belcer - любить

Собрав в холщовую сумку бумаги - тетрадь, словарик, - кудрявый молодой человек быстро спустился с лестницы и направился домой. Он шел широко, энергично, словно стараясь вышагать, истратить душившую его злобу. Лицедейство краснорожего старика казалось настолько бесстыдным, что в первый момент у кудрявого - там, в зале - просто перехватило дыхание. Он прилежно записал все в блокнотик, четко, глядя ледяными глазами, назвался Константин Знамеровский - Никулину, подождал, пока тот, переваливаясь с боку на бок, выйдет на улицу. Он еще поглядел старику в спину, обсмотрел его, представляя себе, как понимает, проникает во всю пошлую его затею, совершенно дурацкую, которая, конечно, скоро сама по себе развалится здесь, у него, у Кости, на глазах. "А если не развалится, развалим. Развалим", твердо подумал Костя. За ним из темноты подъезда уже выходили Хочуван и блондинка, Скобликова, и он, не желая разговаривать с дураками, ушел.

Константин Знамеровский прекрасно разбирался в людях - так он думал о себе, и это было неправдой.

Мать прижила его от студента-практиканта. Через Голубицу - главную районную реку - собирались строить мост. Мост построили уже потом, когда Костя пошел в школу, а тогда по берегам начали ходить патлатые люди в кедах с длинными рейками-линейками в руках. Один из них квартировал в том же доме, что и Шура Знамеровская, и первым же утром увидел ее на кухне - Шура тогда была хороша; тело крепкое, молодое, кожа гладкая, глаза наглые.

- Как звать будем? - весело спросил патлатый.

- Никак,-отрезала Шура.

Патлатый обсмотрел ее ноги, обтянутые ситцевым платьицем.

- Одна живешь?

Шура презрительно промолчала - много понимала о себе.

Вечером студент пришел причесанный, с цветами. Шура удивилась - у них цветы как-то не дарили девушкам, больше все ходили с бутылкой. Но бутылка у студента тоже нашлась. Когда Шура совсем захмелела, он положил ее, мычащую, на широкую панцирную кровать с шишечками, оставшуюся от родителей. Кровать страшно прогибалась и скрипела. Шура уже ничего не соображала. Через два дня студент уехал от греха, а через восемь месяцев Шура родила.

Недоносок постоянно болел. Один раз- года в полтора -весь покрылся шевелящейся красной коростой, опадавшей потом слоями. Аллергия тогда была болезнью немодной, и младенца пользовали медикаментозно - двумя мазями - в очередь, через день. За одной мазью Шура ходила незнамо сколько, пришлось даже переспать из-за нее с фармацевтом - достала. До трех лет Костя ударялся в припадки - холодел, глаза закатывались, ручки и ножки страшно бились о половицы, затылок подскакивал с бильярдным стуком. Шура ставила холодную клизмочку, ребенок оживал, лежал в поту, тяжело дыша. С четырех лет жизнь Костика изменилась - Шура, работавшая секретаршей у председателя райисполкома, стала ему постоянной любовницей, в отчаянной борьбе оттеснив артистку районного театра, травести Галушкову. Зайцы, мышки, пионеры и озорные студентки, создаваемые Галушковой на сцене, сливались в одно лицо перезрелой стервы. Шурочка тоже стала к тому времени стервой порядочной, жизнь довела, но недальновидный начальник решил, что эта баба, да еще с пацаном, девочкой играть перед ним в любовь не станет - не подведет. Шурочка казалась и попроще, надежнее. Не тут-то было. Полугода не прошло, как Шурочка вышла за предрайисполкома замуж, протряхнула старика. Еще через полгода он умер от инфаркта. В результате многомесячной тяжбы с наследниками мужа Шурочка с сыном получили двухкомнатную квартиру и кое-что из обстановки. Жить стало веселее. Начали к Шурочке приходить гости. Приносили Косте подарки, уходили в комнату к матери.

Один из таких подарков - железная лодочка с заводным гребцом - не так давно попался Косте в ящике на антресолях. Краска на морде гребца давно облупилась, жестяные весла погнулись. Если обладать фантазией, а Костя фантазией обладал, можно было представить косо сидящего на срезанной клепке человечка отображением какого-то патологического убийцы, вампиром с изломанным колом в руках. Усмехнувшись, Костя вспомнил, как его, десятилетнего, мать разбудила ночью - сломалась радиола, пластинка не крутилась. Костя, не разобравшись спросонок, кто в табачном дыму сидел вокруг, хмуро поднял вертушку проигрывателя, натянул на шкив соскочивший пассик. В блюдцах на столе торчали окурки.

Знакомая ему артистка Галушкова - она, осыпая с лица пудру, играла у них в школе на Новый год Снегурочку - что-то заговорила о ранних способностях, мужчины отвечали гадкое, все смеялись. Утром в ванной комнате Костя увидел голого по пояс грузина. Грузин умывался. На плечах у него густо, как трава на газоне, росли черные волосы. Костя удивился не появлению мужика - эка невидаль! - а растительности на человеке.

- Доброе утро, - заискивающе сказал грузин. Костя не ответил, - На, сказал тогда грузин, вынимая, как фокусник, откуда-то из-за спины белую лодочку, - сам гребет, во! - Глаза очередного постояльца смотрели недобро, но поза была уничижительной. Костя даже зубы сжал от ненависти, но лодочку машинально взял. Грузин оживился.

- Нэ тонэт! - Он радостно засмеялся, сбрасывая напряжение, - Мамой клянусь, нэ тонэт. Сам удивляюсь!

Тогда они вдвоем немного попускали лодочку в ванной - шла медленно, пружинный моторчик поскрипывал, а несколько дней назад Костя сдул с игрушки пыль, закрутил пружину - весла, выламываясь, со скрежетом задвигались толчками. Костя вдруг захотел растоптать игрушку, но только бросил ее в мусоропровод: мгновение подержал над зловонной пастью откинутой крышки и выпустил, разжав пальцы.

Он жил давно своей жизнью. Ему было стыдно, что у него такая мать. Чувство это, идущее вразрез с миллионолетним диктатом генов, крови, всего живущего на земле, не осталось для Кости безнаказанным: во всех он видел прежде всего бесчестность, разврат, глупость и лицемерие. И ненавидел. И себя ненавидел тоже. Вспышки беспричинной вроде бы ярости, знакомые ему с детства, пугали окружающих. Костя кусал губы, кулаки сжимал, случалось, и кричал что-то, скалился. После школы "форму 286" ему не дали* - он уже стоял на учете в диспансере. Получить свидетельство об окончании курсов ойкуменского, свидетельство, аттестат, диплом, мандат, ксиву, фирман, ярлык, телегу, пайдцу - все, что угодно, только бы с чистой профессией уехать из города прочь, лучше всего, конечно, в Москву, а там - там, кто знает, может, и дальше - в Будапешт какой-нибудь, Варшаву... Париж... Париж! - это была единственная возможность, вдруг открывшаяся Косте в объявлении с расплывшейся под дождем гуашью.