Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг.

Словами этими признается, что в любви должно бы быть спасение от бедствий жизни и единственное состояние, похожее на истинное благо; но вместе с тем в словах этих признается и то, что любовь к смертным людям не может служить спасением. Любить некого, и всякая любовь проходит. И потому любовь могла бы быть благом только тогда, когда было бы кого любить, и был бы тот, кого можно любить вечно. А так как этого нет, то и нет спасения в любви, и любовь – такой же обман и такое же страдание, как и всё остальное.

И так, и не иначе, как так, могут понимать любовь люди, учащие и сами научаемые тому, что жизнь есть ничто иное, как плотское существование.

Люди, полагающие жизнь в плотском существовании, очень часто считают любовью то, что вовсе не есть истинная любовь. Они, например, называют любовью то чувство, по которому мать для блага своего ребенка отнимает другую мать от ее голодного ребенка, берет ее к себе в кормилицы, тревожится о том, успешно ли пойдет кормление своего ребенка, и вовсе не думает о том другом ребенке, у которого отнято материнское молоко; – считают любовью то чувство, по которому отец, чтобы оставить богатое наследство своим детям, отнимает последний кусок хлеба у голодающих людей; – то чувство, по которому влюбленный в женщину сам страдает от этого и заставляет ее страдать тем, что соблазняет ее или из ревности губит себя и ее; – то чувство, по которому бывает даже, что человек влюбленный насильничает женщину; – то чувство, по которому люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; – то чувство, по которому человек занимается каким-нибудь любимым своим делом, которое причиняет горе и страдание окружающим его людям; – то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и из-за этого устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.

То чувство, по которому совершаются все эти поступки, люди, не разумевшие жизни, называют любовью. Но в действительности во всем этом нет и тени истинной любви.

Для людей, полагающих жизнь в благе своего плотского существа, бывает не только трудно оказывать любовь, но даже мучительно, а часто – и невозможно. Люди, не понимающие жизни, обыкновенно говорят, что не надо рассуждать о любви, а просто и прямо предаваться тому чувству, которое заставляет предпочитать одного человека другому. Это то чувство они и считают настоящею любовью.

Они правы, что нельзя рассуждать о любви, и что всякое рассуждение о любви уничтожает любовь. Но дело в том, что не рассуждать о любви могут только те люди, которые уже употребили свой разум на понимание жизни и отреклись от блага своего отдельного существа; те же люди, которые не поняли жизни и живут для блага своего плотского существования, не могут не рассуждать. Им необходимо рассуждать, чтобы предаваться тому чувству, которое они назвали любовью. Всякое действие этого чувства невозможно для них без рассуждения, без того, чтобы они старались разрешить неразрешимые вопросы.

В самом деле, люди предпочитают, например, своего ребенка, своих друзей, свою жену, свое отечество всяким другим детям, женам, друзьям, отечествам и называют это чувство любовью.

Любить вообще значит делать доброе. Так мы все понимаем и не можем иначе понимать любовь. И вот я люблю своего ребенка, свою жену, свое отечество, т. е. желаю блага своему ребенку, жене, отечеству больше, чем другим детям, женам, отечествам. Никогда не бывает и не может быть, чтобы я любил только своего ребенка, или жену, или только отечество. Всякий человек любит вместе и ребенка, и жену, и отечество, и людей вообще. Между тем благо, которое он по своей любви желает различным любимым существам, бывает большею частью такого свойства, что оно не только мешает благу других существ, но даже прямо в ущерб ему.

И вот являются вопросы, – во имя какой любви и как действовать? Во имя какой любви жертвовать другою любовью, кого любить больше и кому делать больше добра, – жене или детям, жене и детям или друзьям? Как служить любимому отечеству, не нарушая любовь к жене, детям и друзьям? Как, наконец, решать вопросы о том на сколько можно мне жертвовать и моим отдельным существом, нужным для служения другим? Насколько мне можно заботиться о себе для того, чтобы я мог, любя других, служить им?

Все эти вопросы кажутся очень простыми для тех людей, которые не пытались разобраться в чувстве, называемом ими любовью, но вопросы эти на самом деле не только не просты, они совершенно неразрешимы.

И не даром законник поставил Христу этот самый вопрос: кто ближний? Отвечать на эти вопросы кажется очень легко только тем людям, которые забывают настоящие обстоятельства жизни человеческой.

Только если бы люди были боги, как они часто и воображают себя, только тогда они бы могли любить одних избранных людей: тогда бы только и предпочитание одних другим могло бы быть истинною любовью. Но люди не боги, а всегда, как и все живые существа, живут одни на счет других, и человек, как разумное существо, должен знать и видеть это Он должен знать, что всякое плотское благо получается одним существом только в ущерб другому.

Сколько бы ни уверяли людей некоторые мечтатели о таком будущем золотом веке, в котором всего всем будет довольно, разумный человек видит и знает, что закон его земного существования есть борьба всех против каждого, каждого против каждого и против всех.

В той давке и борьбе плотских выгод, которое составляет жизнь мира, человеку невозможно любить избранных, как это воображают люди, не понимающие жизни. Человек, если он любит хотя и избранных, он никогда не любит только одного. Всякий человек любит и мать, и жену, и ребенка, и друзей, и отечество, и даже всех людей. И любовь, как все согласны, не есть только слова, но есть дела, направленные на благо других. Дела же эти не происходят в каком-нибудь установленном порядке, например, так, что от человека сначала требуются дела самой сильной любви, потом менее сильной и т. д. Дела любви требуются беспрестранно все вместе, без всякого порядка. Сейчас пришел голодный старик, которого я немножко люблю, и просит еды, а я берег эту еду на ужин моим детям, которых очень люблю. Как мне взвесить требования сейчасной менее сильной любви с будущими требованиями более сильной любви?

Эти самые вопросы и были поставлены законником Христу: «Кто ближний?» В самом деле, как решить, кому нужно служить и в какой мере: людям или отечеству; отечеству или своим приятелям; своим приятелям или своей жене; своей жене или своему отцу; своему отцу или своим детям; своим детям или самому себе, чтобы быть в состоянии служить другим, когда это понадобится?