Владислав Титов - Ковыль - трава степная

ВЛАДИСЛАВ АНДРЕЕВИЧ ТИТОВ

Ковыль-трава степная

Повесть Владислава Титова "Всем смертям назло..." во многом автобиографична. Автор ее - в прошлом шахтер, горный мастер, - рискуя жизнью, предотвратил катастрофу в шахте. Он лишился обеих рук, но не покорился судьбе, сумел выстоять и найти свое место в жизни.

Повесть "Ковыль - трава степная" также посвящена нашим со" временникам, их мужеству и высокой нравственной красоте.

Глава первая

ВОЛЧИЙ ЛОГ

Он потерял счет времени. Часы тянулись бесконечно. Как избавления от таятки, ждал нвч-и, но ночь пришла, а легче не стало. По-прежнему раэмере"но стучали "а стыках рельсов колеса, в окна сочилась темнота, а сон не шел. На часы он боялся смотреть. Даже секундная стрелка и та издевалась над ним. Она словно увязла в густой черней смоле, я не было надежды нa то, что ей удастся вырваться и закружить легко и свободно, как прежде. Ночь вконец измучила Кудряшова. Он вышел в тамбур и закурил.

"Почему один, где Наташе, Людочка? - спросит мама. - Что случилось, Жень? Ведъ обещали вместе приехать". Голос матери звучал явственно, совсем рядом.

Вагон качало. В тамбуре ночь не была такой тихой, как там, в купе. Здесь ее наполнял грохот, будто она сопротивлялась несущемуся яо "ей тее-зду.

"Маме как-нибудь объясню. Она поймет. Она всегда меня понимала. Успокоюсь, а там видно будет. А как же яочь? Неужели вот так " рзяойдемся в разные стороны, как чужие?"

И опять, уже " "старый раз, им завладела ка"аад-то непонятная, сосушаж сердце тоокя. Она подкатывала к "ему, как приступ злой лимрадая, и Евгений не знал, куда себя деть. Не сиделось на месте, не хотелось ни есть, ни спать, -ни разговаривать. Порой казалось, что наезд слишком бистро движется от стаядаи к станции, а то начиняло раздражать, что он еле плетется. И чем ближе подъезжал Евгений к яому на-тери, тем острее и чаще случались эти приступы.

С веником в руках вышла проводница.

- До Добрннки далеко? - спросил Кудряшвв.

- Хворосянка, Казинка, потом Добринка.

Голос у проводницы певучий, добрый. От него так и повеяло домашним теплом. "Не замужем, - почему-то решил Кудряшов, но тут же передумал, - А черт их разберет!"

- Дожди часто шли здесь? - как-то механически спросил он и вспомнил мать писала: "Картошка посохла, степь вся желтая".

- Какой там! - не разгибая спины, ответила женщина. "Сам без отца вырос и девчонку сиротишь", - скажет

мама. "Людочка сирота... Почему сирота? Что ж я, умер, что ли? Буду проведывать, письма писать... Без отца..."

Кренясь и скрипя вагонами, поезд заворачивал вправо. В дверь заглянула луна. Полная, белощекая, она была не такой, как там, в городе. Здесь луна казалась своей, совсем знакомой, какой-то родной.

"Без отца..." - вновь подумал Кудряшов и вздохнул.

Он вспомнил случай из своего детства. Его сосед и одноклассник Колька, прозванный за свой коварный характер Ка-шеем, любил хвастаться:

- Мой отец был самым главным героем на войне! У него пять медалей есть и даже орден.

- Подумаешь, пять медалей! - возмутился Женька. - У моего, может, больше было бы, если бы он не погиб!

Колькины ехидные губы растянулись до ушей.

- Шутишь?! - Веснушки на его лице вытянулись в рыжие черточки и посветлели. - Иде погиб? Я его вчерась на хверме видел. Матюком ругался с доярками.

- Кого видел? - побелев, спросил Женька.

- Отца твоего!

- Ты чо, дурак? Он под Москвой погиб.

- Сам ты дурак! - обиделся Кашей. - Под Москвой.-Похитрей что-нибудь придумай. - Он отступил назад и злорадно выпалил: - Выродок незаконный, выродок! Нагулянный!

- Какой, какой? - сжал кулаки Женька.

- Такой!.. Мать твоя с председателем женихалась, вот ты и нагулянный! И Иван Ильич отец твой! Только он не хочет с вами вместе жить! Нужны вы ему были!

В глазах у Женьки помутилось.

- Кащей проклятый! Брехун! - крикнул он и с кулаками бросился на него.

А дома отчаянно плакал на руках у матери и клялся, что убьет Кащея, а заодно и председателя колхоза Ивана Ильича, чтобы не о ком было разводить сплетни...

"Без отца... А если и Наташа так же скажет моей дочери? Но ведь я живой, и я ее отец. И Иван Ильич живой, ион мой отец. Но ведь у них совсем другое. Мать с ним не жила вместе. В их жизни война была... Вот я и оправдание нашел. Сам себя оправдал. А Людочка какое оправдание найдет? Захочет ли искать? И нужно ли будет ей оправдывать меня? Может, просто решит: нет его - и привет! Паутина какая-то... Без отца... Что ж я, убит, похоронен?"

Полоса деревьев кончилась. В блеклом свете луны лежало широкое поле скошенного хлеба. Убегающие вдаль и сходящиеся там в одну точку валки, как спицы огромного колеса, медленно накатывались один на другой, отсвечивая желтой спелостью соломы. "Пшеница... - Кудряшов всей грудью втянул в себя воздух. - Лог теперь высох. Камыш в пояс. Мама испечет блины... "Сынок, ты же любил Наташу!" Любил... Конечно, мама, любил. Не пыль же мы на ветру и не скоты какие-нибудь! Но кто виноват в том, что я оставил ее, дочь и вот качу к тебе, как бездомный бродяга? Эх, мама, мама... Как было легко и просто под твоим крылышком! Так легко, что и не понимал, как трудно тебе. Нам бы с Наташкой твою веру, твое терпение".

- В гости небось? - спросила проводница.

- Н-нет... Вообще да. Мама у меня здесь.

- А я гляжу, уж очень вы волнуетесь. Оно завсегда так. Сначала уезжают, ищут лучших мест, а поживут - и заскучают. Тянет домой-то... Вроде бы и ничего нет красивого в наших краях, а вот поди ж ты...

- Вы из Добринки?

- Нет, рядом. Хворостянская я. Брат мой живет в Гру" зии. Приедет домой и ворчит: "Что у вас хорошего? Степь да грязь непролазная! Вот в Грузии посмотрели бы!.." А сам выйдет в эту степь и плачет. Ну прям дите малое...

Проводница помолчала, переложила из кармана в карман связку ключей и ушла в вагон.

"Маму сколько ни звал в Донбасс, не поехала. "Как же я там, Женюшка, без своих-то?" А тут кто свой? Иван Ильич? Свой ли? Старенькая теперь. Три с лишним года дома не был. И в прошлый отпуск Наташа не пустила: "Присохнешь там к своей пустыне!" Вот так каждый раз. И письмами не радовал. Все некогда. Нам всегда некогда..."

Кудряшов выбросил сигарету и, хлопнув дверью, вошел в вагон. Его попутчики, с которыми он так и не познакомился, не спали. Пожилой, заросший щетиной мужчин собирал вещи.

- На бюро ставил вопрос, - огорченно говорил ему пасса" жир с верхней полки, - давайте дороги строить. Пропадем мы без них. Что я буду делать, когда в строй войдет еще триста гектаров сада? Погниет продукт. Так и ни ответа, ни привета.

- Это, Яклич, не выход из положения, - в тон ему откликнулся тот, кто укладывал чемодан. - Завод тебе нужен. Свой завод. Понимаешь? Чтоб на месте продукт перерабатывать.

- Эк кинул куда! В саду работать некому, а ты - завод... Мне бы еще человек полтораста, в самый аккурат бы было. Оно конечно, завод - это хорошо. Но кто в нашу дыру работать поедет? Вот в чем вопрос! Дороги не выход, говоришь? А тебе с твоей свеклой, зерном разве они не нужны? Во как нужны! Позарез. А для строительства дорог опять же люди... Куда ни кинь, кругом клин. А план с нас спрашивают.