Елена Ткач - Самодурка

Он улыбался, нежно, но настойчиво отводя её руку от разбитого лица и отирая его мокрым льняным полотенцем.

- Ну вот,так уже лучше. А сейчас мы поедем.

- Куда?

- К моему другу на дачу. Там тебе будет покойно, там никто не потревожит. Считай, это твоя норка. Отлеживайся, сколько захочешь...

И Надя не стала сопротивляться.

По дороге они заехали к ней домой, забрали Горыныча и кое-какие вещи. Дома по-прежнему никого не было...

И вот они ехали - Грома, щенок, кот и Надя. И деревеньки, разделенные пролегающей трассой на две половинки, летели мимо.

И вот он - молчаливый притихший дом под сенью запорошенных елей. Оголенная старая лиственница охраняет крыльцо. Усыпанная её мягкими охристыми иголками и кое-где занесенная снегом веранда. Корка льда в позабытом ведре.

Грома отпер дверь, - не без труда открыл, - примерзла. Провел Надю в комнату, где их поджидал холодный камин и медвежья шкура, распростертая подле него.

Хозяева жили здесь редко - подолгу бывали в разъездах: Сибирь, Валаам, Европа, Америка... Они оба - муж и жена - были художниками. И работы их стражи покинутых стен - охраняли дом. Полупрозрачные дымчатые акварели работы Алены, и жесткая, чуть резковатая графика Ильи - он был известным книжным иллюстратором, а работы его ценились теперь за границей едва ли не больше, чем дома.

Сруб Илья сам собирал - перевез его из приволжской деревни. Помогали друзья - их у него было немало: и первый - Грома. У него были ключи от подмосковного дома, за которым он решился присматривать во время долтих отсутствий хозяев. Похвастался Наде, что вся внутренняя отделка первого этажа - его рук дело! А душу в этот дом вдохнула Алена.

Занавесочки с оборками, самодельные плетеные абажюры и трогательные мягкие игрушки, рассаженные по углам диванов и кресел. Настенные коврики, вязаные полотенца и тряпичные лоскутные одеяла - все кроила и шила сама, а ещё вышивала подушки. И дом этот, долгие дни пустовавший и нежилой, согревал вошедших тем рукотворным теплом, той любовью, что вдохнули в него хозяева.

- Сейчас камин затоплю, ты приляг пока...

Георгий сновал взад и вперед, втаскивая в дом из машины сумки с продуктами, запасное теплое одеяло, Надины теплые вещи...

Она медленно, не спеша, обошла дом, поднялась по крутой лестнице на второй этаж - там были две маленькие уютные келейки: одна - Алены и другая - Ильи. Ларион, бесмшумно переставляя свои шоколадные лапы, всюду следовал за ней, словно боялся, что может снова её потерять.

- Грома, я хочу устроиться наверху. Можно? - оглядевшись, она спускалась в каминную, ладонь её плавно скользила по гладким деревянным перилам.

- Ты там замерзнешь. Хотя вообще-то туда печная труба выходит - вон, смотри! Печку будешь топить? Она тут, внизу, в соседней комнате.

- Обязательно - это ж такое удовольствие! И печь, и камин... А дрова где?

- За домом у сарайчика в штабель сложены. Там в сарае и пила, и топор. Только они тебе не понадобятся - дров на целую зиму хватит. Топи - не хочу!

- Как хорошо... - она вздохнула и начала разбирать сумку с продуктами. - Сейчас приготовлю ужин.

- И не думай! Я сам. Тут направо - кухонка: и газ, и электроплитка, и даже керосинка есть. На случай, если отключат электричество и газовые баллоны кончатся. Тут такое бывает - с электричеством - правда, редко. А с газом все в полном порядке: два полных баллона есть - я глядел. Так что, не пропадем! Ты давай-ка ложись, вздремни часочек, пока я со всем разберусь.

Слабые Надины возражения не возымели на Грому никакого воздействия: он проводил её наверх, в комнатку, на которой она остановила свой выбор - в спальню хозяйки. Там на стене напротив кровати висел Аленин автопортрет и акварелька с темно-лиловыми ирисами. А на тумбочке у изголвья стоял осенний, давно засохший букет в простой глиняной вазе.

Она легла как была - в одежде, не решаясь раздеться пока дом не протопится, накрылась ватным стеганым одеялом и сразу уснула. А кот прыгнул к ней на кровать и принялся блаженно мурлыкать, свернувшись в ногах клубочком.

* * *

И приснилась Наде старинная усадьба, где балетное училище якобы разместили на летние каникулы, и она бродила по комнатам, раскрывая плотно сомкнутые двери - одну за одной... Там была мебель красного дерева, - вся резная, округлая, женственная, огромные вазы возвышались на столах и каминных мраморных досках, строгие орнаментальные росписи вились по стенам.

С нею вместе по нескончаемой анфиладе комнат путешествовали одноклассники, а среди них - Маргота и Митька - её партнер по дуэтному танцу. Но потом они все исчезли куда-то - отстали наверное. А может быть, заблудились... И она продолжала свой путь одна. И неожиданно очутилась в спальне, где под раскидистым балдахином оказалась необъятных размеров кровать, почему-то покрытая вполне современным покрывалом с оборками из натурального шелка. Надя немедленно прыгнула на эту кровать, улеглась прямо посверх покрывала, и уже во сне своем тоже заснула... Но перед тем ей почудилось, что с расписного плафона над головой к ней склоняется чей-то лик - женский, светлый, сочувствующий. И улыбается...

* * *

Когда Надя проснулась, вернувшись к реальности из двойного сна, голова уже почти не болела. Ларион тут же полез к ней на грудь, потягиваясь и выпуская когти, но хозяйка ему не позволила барствовать - хотела поскорее подняться.

Она спустила ноги с кровати, наклонилась, чтобы придвинуть тапочки, и комната поплыла. Надя снова легла, часто-часто моргая, - пыталась прогнать мельтешащие черные точки, роившиеся в глазах. Вроде прошло. Она медленно поднялась, вышла на лестницу и, осторожно ступая по крутым ступенькам... не спустилась, нет, - вплыла в комнату. В каминную, которая с первого взгляда, - впрочем, как и все в этом доме, - полюбилась ей.

Она ощущала себя как будто плавущей в вязком и жидком мареве, все движения были какими-то неуверенными и давались с трудом. А душу наполнил теплый пьянящий туман.

Камин жарко пылал. Дрова, принесенные с улицы, плавились пенящимися водяными потоками и трещали скорым, дробным, каким-то пофыркивающим треском.

Было уже очень поздно - час или два ночи. И ночь, царившая над землей, стояла стеной, заслоняя, отгораживая Надю от минувшего дня - самого долгого, страшного и самого важного дня в её жизни. А квартира Георгия на Юго-Западной, из которой утром шагнула она в этот день, и куда нежданно-негаданно возвратилась, словно бы поместила её бытие в сторожевые рамки квадрата.

На столе, придвинутом поближе к камину, все было накрыто к жину. Откуда-то появилась свежая скатерть в бело-голубую клетку, по краю обшитая кружевной прошвой. В вазе - еловая ветка с шишками, на столе - латунная пепельница в виде лягушки с раззявленным ртом. В фарфоровой мисочке с синей каемкой - горка нарезанных кружочками помидоров в сметане. Сыр, ветчина. Отварная картошка на блюде. Сверху томился оплывающий кусок масла, растекавшийся ручейками по желтоватым, кое-где рассыпавшимся клубням. На деревянной доске - свежий мокрый пучок зеленого лука.