Алексей Толстой - Рассказы Ивана Сударева

Генерал слез с коня около покосившегося, с кружевной резьбой, крылечка, озаренного со стороны улицы догорающими стропилами; у крыльца уткнулся немец, будто рассматривая что-то под землею, болотную шинель его уже заносило снегом. Генерал вошел в избу и потопал смерзшимися сапогами: женщина в темном платке, с бледным, измятым лицом, бессмысленно глядела на него, тихо причитывая...

- А ну-ка - самоварчик, - сказал он, сбросил бурку на лавку, стащил меховую бекешу и сел под божницу, потирая опухшие от мороза руки. - А хорошо бы и баньку истопить...

Женщина мелко закивала и, уйдя за перегородку, кажется, зажала себе рот, чтобы громко не закричать.

С мороза в избу входили командиры, все довольные, бойко вытягивались, весело отвечали. Генерал нет-нет да и прикладывал ладони к пылавшим щекам с отросшей щетиной, - ему казалось, что лицо от тепла расширяется, как баллон. А генерал следил за своей внешностью. "Вот черт, придется выспаться разок за семь дней..."

Самовар внес высокий паренек - лицо его было в лиловых глянцевитых рубцах, карие глаза мягко посмеивались, когда, сдунув пепел, он поставил самовар и начал наливать в чайник.

- Это мать, что ли, ваша? Чего она так дурно воет?

- Все еще опомниться не может, - бойко ответил паренек. - Немцы уж очень нервные, - у нее крик-то ихний в ушах стоит.

- Немцы ли нервные, русские ли нервные, - без усмешки сказал генерал, обжигая пальцы о стакан. - А много ли в деревне вас - беглых военнопленных?

Пятнистый паренек опустил голову, опустил руки, сдерживаясь, незаметно вздохнул.

- Мы не виноваты, товарищ генерал-майор. Очутились мы позади немцев между первым их и вторым эшелоном - как раз одиннадцатого сентября... Ну вот, и рассеялись...

- Инициативы индивидуальной у вас, бойцов, не нашлось - пробиваться с оружием?.. Стыдно... (У паренька затряслась рука, прижатая к бедру.) Ну, иди, топи баню, утром поговорим.

Утром генерал, помывшийся в баньке, выспавшийся, выбритый и опять красивый, вышел на крыльцо. С тепла дыхание перехватило морозом. У крыльца, где сквозь чистый снег проступали алые пятна и немцы уже были убраны, стоял давешний пятнистый паренек и с ним шесть человек - на вид всем по восемнадцати, девятнадцати лет. Они сейчас же вытянулись.

- Ага, воинство! - сказал генерал, подходя к ним. - Беглые военнопленные? Ну что, ответственности испугались? Красная Армия, значит, не на Урале. Красная Армия сама к вам пришла... Так как же вы расцениваете ваш поступок, - сложили оружие перед врагом! Согласны ему воду возить, канониры чистить?

И он принялся их ругать обидными выражениями. Пареньки молчали, лишь у одного глаза затуманились слезой, у другого между бровей легла упрямая морщина. Одеты все были худо, плохо - в старые бараньи полушубки, в короткие куртки, на одном - ватная женская кацавейка.

- Красноармейскую шинель променяли на бабий салоп! Честь на стыд променяли! Кому вы такие нужны! - крепким голосом рассуждал генерал, похаживая по фронту. - Немца бить - не кур щупать... Определите сами свою судьбу. Кто из вас может ответить простосердечно?

Ответил крепкий паренек с водянисто-голубыми глазами, с упрямой морщиной над коротким носом:

- Мы вполне сознаем свою вину, ни на кого ее не сваливаем. Мы обрадовались вашему приходу, мы просим разрешения нам кровью расплатиться с фашистами... - Он кивнул на губастого паренька, с изумленной и счастливой улыбкой глядевшего на генерала. - Его, Константина Костина, сестра, Мавруня, найдена нами в лесу, повешенная за ногу с изрезанным животом... Ее мы хорошо знали, у нас сердце по ней сохло... Так что воду возить фашистам мы не согласны...

Константин Костин сказал:

- Товарищ генерал-майор, в вашей группе танков нет. Мы знаем, где брошенные танки, мы можем их откопать и отремонтировать, - это наше предложение... Мы танкисты.

- Ты что скажешь? - спросил генерал у пятнистого.

- Танки есть. Неподалеку в болоте сидит "КВ" и два средних. И еще знаем, где танки. Немцы пытались их вытащить, целыми деревнями народ сгоняли, да бросили. А мы знаем, как их вытащить. Конечно, население поснимало с них части, растащило. Ремонт будет тяжелый. Я сам механик-водитель, - видите - у меня лицо чумазое: горел два раза... но справился.

- Хорошо. Мы этот вопрос обсудим, - сказал генерал. - Подите хоть в немецкие, что ли, шинелишки оденьтесь, дьяволы.

Отдохнув сутки, кавалерийские полки двинулись в пылающий войною край, где действовало много мелких партизанских отрядов и десантников-парашютистов. Там был "слоеный пирог". Не проходило ночи, чтобы какую-нибудь деревню не окружили партизаны, подобравшись по глубоким снегам. Часовой, наставивший выше каски воротник бараньего тулупа, со слабым криком падал под ударом ножа. Партизаны входили в прелые, набитые спящими немцами избы. Тот из немцев, кто умудрялся выскочить из этого ада выстрелов, воплей, ударов - на улицу, все равно далеко не уходил, - одного валила пуля, другого пристукивал Дед Мороз, променявший сказочную и елочную профессию на вымораживание немцев. Проселки стали непроезжими. По большакам проскакивали лишь грузовые колонны под сильной охраной, и то не всегда. Движение по железной дороге прекратилось, - путь был загроможден подорванными на минах паровозами и вагонами, вставшими дыбом друг на друга. Немцы теряли голову в этой "проклятой русской анархии".

Двигаясь широким фронтом, кавалерийские полки выбивали немецкие гарнизоны и к концу марта месяца помогли партизанам воссоединить под советским флагом несколько районов. Народ повеселел. Повсюду искали оружие, укрепляли деревни, где у околиц стояли на охране девушки с винтовками. Но долгая в этот год зима уже ломалась, на крышах повисли сосульки, прилетели худые грачи и кружились, тревожно крича вокруг прошлогодних гнезд. Пошли разговоры о том, что немцы на западной и северной стороне края стягивают крупные силы. Генерал послал разведать, подлинно ли те семь пареньков-танкистов что-либо разумное сделали за это время.

Семеро танкистов сдержали слово. Дело у них началось с бочки трофейного бензина, про которую они тогда ничего не сказали генералу. Они привели в порядок два немецких трактора и отремонтировали один советский, утопленный колхозниками в пруду. Осенью в этих местах немецкие танки окружили "КВ", и он, вместо того чтобы проложить себе путь пушками и гусеницами или погибнуть со славой, кинулся уходить лесом, проломил дорогу в столетних соснах и увяз в болоте по самую башню.

Пешнями и топорами они вырубили кругом танка тоннель в промерзшей земле, в котлован под перед танка подвели бревна, - их тут много валялось под снегом после бесплодных немецких попыток; сняли с него цепи и, прикрепив к трем тракторам, разом выдернули из ямы стотонную стальную крепость "КВ". Тогда они сели и покурили - в первый раз за два дня и три ночи. Покурив, тут же в снегу уснули. Танк они отволокли в деревню под навес для сушки хлеба, и тогда начались большие хлопоты.