Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет

Цвет – это только пример. То же самое может произойти с другими зрительными образами, и со слуховыми тоже, и вообще со всеми органами чувств. Например, дерево, которое видит А, вообще не напоминает дерево в представлении Б, а напоминает, скажем, муху. Или не муху, а нечто совершенно отличное, что в представлении А не существует вовсе. Но оба они будут называть дерево деревом, если и тот и другой с детства знают, что это и есть дерево. И они никогда не узнают, что видят его по-разному. И так со всем.

Но если реальность определяется органами чувств, то и реальность для каждого своя, и, значит, каждый из нас живет в своем и только своем мире. Тогда, возможно, и смерть – это всего лишь выпадание из одиночного мира. Просто люди так долго живут, что научились манипулировать общей терминологией и общими понятиями.

Я откладываю книгу, но пока не закрываю ее. Эта смешная мысль, мы с Дино многое видели по-разному, а может быть, и вообще все. Я часто писала об этом Стиву, мы все так же переписывались, не так регулярно, конечно, не через день, но раз в две недели я получала от него толстое письмо на университетский адрес. Я отвечала и тоже раз в две недели отправляла ему письмо. Писать я могла несколько дней подряд, порой урывками, находя для письма полчаса или час. В результате послание раздувалось на страниц десять, а то и больше, но я не тяготилась ни временем, ни объемом, мне так много надо было ему рассказать.

Я писала Стиву о Дино, писала, как люблю его, как он любит меня, как мы занимаемся любовью и как хорошо мне с ним, а Стив продолжал расспрашивать, он хотел все больше подробностей, и я отвечала.

Сейчас я думаю об этой переписке, как о постоянном, непрекращающемся диалоге. Конечно, в моей памяти уже нет четкости, строки смешались, целые абзацы перемежались, скрестились, я уже не помню ни очередности, ни дат. В моей голове остался лишь нескончаемый разговор, прерываемый лишь обыденным ходом повседневной жизни.

«Ты знаешь, – писала я Стиву, – мы с Дино очень разные, во всем разные, и именно поэтому я абсолютно счастлива с ним. Любой пустяк, даже то, что просто смотрю на него, делает меня счастливой. Он все же необычайно красив своим одновременно томным, чувственным, но и мужественным лицом. У него универсальная фигура, я даже не знала, что такие бывают. Когда он в костюме, то выглядит изящным, грациозным, порой хрупким. Когда снимает пиджак и остается, например, в рубашке с короткими рукавами, тогда в широком развороте плеч и накачанных мышцах проявляются сила и уверенная власть».

«Но ты ведь не уступаешь ему», – ответил мне Стив в своем письме.

«Не так что я соревнуюсь с ним, но ты прав, мы с Дино красивая пара. Нам постоянно об этом говорят, да я и сама вижу это по взглядам, мужским и женским, встречающим и долго провожающим нас. Конечно, мне это нравится, но и не нравится тоже. Слишком опасно, слишком много вокруг женщин, порой интересных, а случается, что и красивых, особенно в театре, и я знаю, Дино интересует их».

«Я не понимаю, – писал Стив в ответ. – Мне казалось, что ты никогда не боялась конкуренции. Я думал, ты даже искала ее специально, чтобы чувствовать сильнее».

«Мне самой так казалось, – соглашалась я. – Но сейчас все по-другому, я изменилась, я сильно изменилась. Видишь ли, эта борьба требует постоянного напряжения, к тому же она сама по себе иллюзорна, в ней нет конкретного противника, борешься скорее с призраком».

«Думая о тебе, я часто закрываю глаза и пытаюсь воссоздать тебя, другую, незнакомую мне и недоступную, и оттого, может быть, еще более волнующую. Я представляю тебя с Дино, и это еще больше возбуждает меня. Странно, да? Я даже испытываю к нему симпатию, своего рода близость, через тебя, наверное. Когда я читаю твои письма, я отпускаю на волю свою фантазию и вижу все то, о чем ты рассказываешь, все то, что он делает с тобой. Мне не сложно, ты красочно пишешь, к тому же твои рисунки очень хороши. Они часто возбуждают меня, и тогда я чувствую необходимость в женщине. Звоню, встречаюсь, но, даже когда я лежу с ней в постели, я по-прежнему представляю тебя».

«Да, я изменилась, – писала я в следующем письме. – Стала более женственной, что ли, чувственность и интуиция необычно барельефно очертились во мне. Это все из-за ревности, она насквозь прорезала наши отношения и внесла в них нервность и страсть, это так классически по-итальянски – нервность и страсть. Если Дино не подходит к телефону, мне сразу начинает казаться, что я заболеваю. Как я ни стараюсь держать себя в руках, ничего не получается, наступает полное помутнение, ничего не лезет в голову, только картины измены. Я вижу его с женщиной, как он раздевает ее, склоняется над ней, я вижу это так реально, что от бешенства и ненависти кружится голова. Я чуть ли не падаю в обморок, в бессилии кусаю подушку, стучу кулаками в стенку, я становлюсь безумной. Ты меня никогда такой не видел, да я никогда такой и не была».

«Я не могу представить, что ты можешь ревновать. И не понимаю. Верь мне, тебе нельзя изменить, ты можешь быть только единственной».

«Да, да, ты прав. Когда я пытаюсь разобраться в себе, я понимаю, что за моими страхами ничего не стоит. Но если Дино нет рядом хотя бы пару часов, мозг теряет способность анализировать, и в глазах встают ужасные картины, такие реальные, что я не могу им не верить. Помнишь у Гойи: «Сон разума рождает чудовищ»? Только у меня свои собственные чудовища.

Знаешь, я подумала, что в любом случае все заканчивается постелью. Даже когда я ругаюсь с Дино, кричу на него, я все равно знаю, чем все завершится. И возможно, мы подсознательно оба понимаем и стремимся к этому, именно потому, что нервность усиливает все чувства.

Мне вообще стало казаться, что в моей жизни нет ничего, кроме секса: ни учебы, ни работы, ни людей вокруг. Все лишь фон, мелькающие декорации. А на сцене присутствуем лишь мы, я и Дино, постоянно, неотрывно соединенные, так ли, иначе, но соединенные. Мне даже стало казаться, что я насквозь пропахла сексом, всеми его запахами и их уже никогда не отмыть. Секс прошел через меня особыми лучами, просветил подобно рентгену, и окружающие видят меня только в перманентном похотливом порыве. Но мне почему-то не стыдно.

Я думаю, что именно этим я привлекаю мужчин, не столько внешностью, сколько непроходящим, запекшимся призывом в лице, в фигуре, застывшим пороком. Конечно, за мной пытаются ухаживать и студенты, и преподаватели. Но это смешно. Они не понимают, что мой призыв относится только к Дино, что мне не нужен никто, кроме него».

«Я читал твое последнее письмо и, Боже, как я чувствовал тебя! Я еще больше люблю тебя такую, развратную, пропитанную похотью. Когда мы были вместе, я, наверное, пытался удержать тебя в пределах пусть зыбкой, но все же обозначенной черты дозволенного. Но сейчас, когда я знаю, как ты чудесна за ее порогом, мне обидно, что я многое упустил когда-то».